ДИРЕКТОР ШКОЛЫ ИЗ МЕСТЕЧКА

Михаил Ринский

ДИРЕКТОР ШКОЛЫ ИЗ МЕСТЕЧКА
В поколении фронтовиков Второй мировой – сколько же скромных людей, которым есть что рассказать: они прошли через многое, многое и о многом знают, многое преодолели и многого добились, многое сделали и, несмотря на возраст и раны, продолжают делать – не для собственной славы, а для будущих поколений. Давид Костинбой – в их строю.
На встрече инвалидов – ветеранов Петах-Тиквы с председателем их Союза генералом Романом Ягелем ко мне подошёл пожилой человек и подарил мне свою книгу с тёплой дарственной надписью, скромно предложив полистать её в свободное время. Подарок я с благодарностью принял, но честно предупредил, что не знаю, когда удастся выкроить время – прочесть. Когда же, наконец, взял в руки книжку и перелистал её, понял, что о жизни Давида Костинбоя непременно необходимо поведать людям, как о ещё одном примере, с одной стороны, трагедии еврейского местечка и его жителей в горниле Катастрофы, а с другой – стойкости и энергии тех, кто выжил. Примере стремления и силы воли обрести достойное дело и занять достойное место в жизни. Примере их вклада в возрождение жизни, в возрождение нашего народа и его страны.
Местечковое село Корница Подольской губернии (ныне Хмельницкая область) после Первой мировой и гражданской войн было наполовину еврейским, наполовину – украинским и польским. Шойхет и моэль местной синагоги Шимон Костинбойм и его жена Сара, оба из раввинских семей левобережной старой Польши, после революции оказались в советской Украине. Из восьми детей выжили четверо: три дочери и сын Давид, младший из детей, родившийся в 1926 году.
В религиозной семье все, и дети в том числе, говорили на идише. Родители друг с другом – ещё и на иврите. И сына учили торе и языку предков. Лишённый, как священнослужитель, гражданских прав, Шимон продолжал, рискуя многим, посещать синагогу и выполнять свои святые обязанности, заменяя и кантора. Жили скромно; были свой огород, садик и семейная любимица и кормилица корова, которую пришлось продать в голодное время. В 1933 году, в тяжёлом голодоморе, еле выжили, питаясь супом из крапивы, жмыхом, отрубями; пухли от голода.
Рассказывая об этом тяжёлом времени, Давид просит подчеркнуть, что не «москали», и сами погибавшие от голода, виновны в той всеобщей трагедии, как сейчас пытаются повернуть дело на Украине, и не евреи, как утверждают антисемиты, а политика партии и советских властей, разоривших крестьянство, самые крепкие его слои. Об этом он пишет и в своей книге.
Семья выжила лишь благодаря тому, что в том тяжёлом 33-м отцу удалось устроиться тем же Шойхетом в производственную артель, и семья переехала в крупное и зажиточное местечковое село Кунев у речки Вилия, по которой проходила граница с Польшей, в то время независимой. Отец числился в артели, как мясник, и это позволило Давиду с юных лет считаться в документах сыном рабочего. Зато две его старшие сестры, как комсомолки - дочери лишенца, в 15-летнем возрасте вынуждены были жить на квартире отдельно от родителей, во избежание их «тлетворного влияния», и пробирались к ним в дом ночами тайком – ощутить материнское тепло и поесть вкусного, специально припасённого мамой.
В Куневе было три синагоги, но постепенно их закрыли все, и пришлось верующим молиться тайком в квартирах. В семье Костинбойм продолжали соблюдать все еврейские основные даты, хотя и с «поправками», связанными с «конспирацией». Закрывали окна и двери, и отец читал и пел молитвы. Отец обучал сына не только основным молитвам, но и исполнять еврейские мелодии на домре, подаренной ему – на скрипку денег не было. Самым ценным, кроме священных книг, в доме шойхета была целая коллекция специальных острейших ножей с инкрустированными ручками для шхиты, к которым детям запрещалось прикасаться.
В один из праздников Суккот устроили , как обычно, суку в примыкавшем к дому сарае, разобрав крышу и накрыв сарай ветвями и кукурузными стеблями. Проезжавший в сильный дождь начальник погранзаставы заметил, что крыша сарая разрушена, и прислал пограничников – помочь её отремонтировать. Стоило труда упросить их не делать этого.
Давид успел закончить в еврейской школе семь классов, когда в 1939 году её закрыли. Восьмой класс в украинской школе Давид закончил как раз в канун войны. В считанные дни немцы оккупировали Эападную Украину, из Кунева мало кто успел уйти на восток. С первых дней начались издевательства над евреями, и укрыться от этого было невозможно. «Соседи, с которыми жили рядом десятилетия, сами разыскивали, доносили, если находили даже маленьких еврейских детей», - пишет Давид в своих воспоминаниях. Памятник погибшим евреям местечка Кунев. Инвалид войны Моисей Лойфер, ныне живущий в Израиле, писал в ЦК КПСС, в газету «Правда» и добился разрешения на сооружение памятника жертвам, но с надписью на украинском и без указания, что этими жертвами были евреи и что убийцами были также и местные пособники нацистов.

Уже в августе 1941 года в Куневе оккупанты и полицаи «решили еврейский вопрос» массовым уничтожением. Когда начали выгонять еврейские семьи из домов и гнать по улице к заранее вырытым рвам у еврейского кладбища, в доме Костинбоймов услышали крики и стенания. Мама Сара сразу поняла, что происходит, и успела сказать: «Сынок, убегай». Давид укрылся в огороде, а вся семья – родители, сёстры, как и практически всё еврейское население Кунева, погибла от рук палачей. Евреев ещё гнали на расстрел, а оккупанты и соседи уже грабили их дома. Немецкий офицер по достоинству оценил музейную ценность коллекции ножей шойхета и прихватил их, остальное растащили местные.
После двух суток блуждания по окрестностям Давиду, наконец, повезло: его взял в помощники дед Захар – так он себя назвал, - перегонявший стадо скота на восток, якобы для нужд немецкой армии. По имевшемуся у него соответствующему документу, невесть откуда полученному, Захара с его стадом пропускали патрули оккупантов. Уже в декабре 1941 года мудрому Захару удалось вместе со стадом каким-то ему одному известным путём перейти через фронт, после чего, оставив подпасков и стадо советским властям, Захар снова ушёл через линию фронта в тыл к немцам. Тогда Давид только догадывался, а после войны узнал, что дед Захар был связан с партизанами. В конце концов он был схвачен и расстрелян оккупантами.
В милиции, куда попал 15-летний подпасок, Давид сказал, что у него родственники в Чкаловской (ныне Оренбургской) области, и его туда отправили. В глухом колхозе разыскал Ривку, единственную из сестёр, оставшуюся в живых, потому что ещё до войны вышла замуж, жила у мужа в Шепетовке и вместе с ним оказалась в эвакуации в этой глуши. Муж, Григорий Бергер, не призванный в армию, умер здесь же, в колхозе, оставив Ривку с маленькой дочуркой.
В колхозе был ещё и старый еврей-кузнец из Белоруссии, в прошлом инженер, мастер на все руки, буквально выручавший и колхоз, и женщин села, оставшихся без мужиков: когда требовалось что-нибудь починить, все шли к нему.
До 1943 года Давид жил и работал в колхозе, в 16 лет стал трактористом, а в 17 уже был призван как доброволец. При этом писарь укоротил его фамилию: Давид стал, и так до конца жизни и остался, Костинбоем. Несколько месяцев в военном училище его готовили на снайпера, а на фронте назначили первым номером пулемёта «Максим», старого и тяжёлого. Пулемёты всегда – на особом прицеле у противника, и поэтому у Давида часто менялись «вторые номера», да и сам он несколько раз был ранен, но возвращался в строй и прошёл боевой путь через болота и леса Белоруссии, через Прибалтику, Восточную Пруссию и закончил в Кенигсберге. Война запомнилась многочисленными смертями фронтовых товарищей, сожжёнными деревнями и еврейскими местечками Белоруссии, сожжёнными и вырубленными садами, заброшенными пашнями.

На фото: Давид в победном 1945 году
Не успели протрезветь от возлияния в День Победы, как их воинскую часть отправили поездами на Дальний Восток, и на долю 19-летнего сержанта Давида Костинбоя выпало ещё одно очень тяжёлое испытание: преодоление Большого Хинганского хребта, где порой и танки приходилось спускать на тросах. Квантунская армия японцев не ожидала, что противник решится на такой подвиг, но сопротивлялась отчаянно и коварно: мины-ловушки, отравленные колодцы… К тому же – сезон дождей, непрерывные ливни. Но – всё преодолели. Затем – маньчжурские города вдоль Китайско-Восточной железной дороги. В Мукдене Давид даже поговорил на идише с местными евреями, знавшими и русский: они были выходцами из России и СССР, которым до начала 1930-х годов принадлежала эта, построенная царской Россией магистраль. Война для Давида закончилась в Порт-Артуре.
Дома у Давида не было: после войны не осталось в Куневе никого из родных, все погибли. Демобилизовавшись в конце 1945-го, вернулся на Украину, в Шепетовку, работал на торговой базе грузчиком и учился в вечерней школе. После тяжёлых военных лет, естественно, многое забыл. Большую помощь Давиду оказал замечательный учитель математики Гольдштейн. Получив аттестат, приехал в Вильнюс поступать в университет: он этот город освобождал. Но, к удивлению воина-освободителя, его здесь не приняли с распростёртыми объятиями, заявив, что здесь учатся литовцы. Давид приехал во Львов и, как фронтовик, поступил в университет имени Ивана Франко, на исторический факультет. Подрабатывал, где и как мог: на стипендию, даже повышенную, прожить было невозможно.
Первый педагогический опыт Давид приобрёл уже на первом курсе, когда его направили в небольшую деревеньку из нескольких дворов, где в начальной школе было всего 10 учеников с 1 по 4 класс. Несколько месяцев учил детей Давид и вернулся в университет. Время было опасное, бандеровцы жестоко убивали представителей новых властей, к которым относили и учителей, и пионервожатых. Однажды в школу явились два вооружённых молодчика, содрали портреты Ленина и Сталина. Проявили полную осведомлённость относительно студента-учителя, в том числе о его национальности, но его не тронули. Возможно, здесь жили их близкие, и бандиты понимали, что их детям надо было оставить возможность получить образование.
Все пять лет Давид получал повышенную стипендию и с красным дипломом был оставлен преподавателем университета. Подготовил диссертацию. Но 1952 год, «борьба с космополитизмом» и «дело врачей», - и защиту «переносят», а молодого способного преподавателя отправляют в Станиславскую область. Здесь ему сразу предлагают должность директора школы, но Давид отказывается: этому их в институте не учили. Предложили учителем средней школы в бывшем еврейском местечке Тисменица, где не осталось ни одного еврея. Спортзал и библиотека школы – в бывшей синагоге. Н

На фото: Давид - директор школы

Учитель Давид Костинбой приехал в местечко с молодой женой: Елена только что закончила пединститут. Через полгода умер Сталин. Скорей всего это, а также знание украинского языка позволило Давиду вскоре занять должность директора украинской средней школы. С этого времени он в этой должности проработал двадцать лет: ещё в одной сельской украинской, а затем и в престижной русской школе областного центра. И везде, где он директорствовал, школы становились передовыми, выходили на высокий уровень и обучения, и состояния школьных зданий и оборудования.
Интересно, что оба случая его перевода «на другую работу с переменой местожительства», как тогда говорили, связаны не с интересами дела, а с обустройством новых номенклатурных работников и членов их семей. В первом случае, из одной сельской школы в другую на ту же должность директора, Давида перевели потому, что жене нового председателя колхоза, друга нового секретаря райкома, престижно было стать директором школы. Во втором случае предложение о переводе сыграло неожиданно добрую роль для семьи Костинбой: они вынуждены были освободить квартиру первому секретарю вновь созданного райкома, зато тот устроил перевод Давида на работу в областной центр, к тому времени уже Ивано-Франковск, в Институт усовершенствования учителей, с предоставлением квартиры. Семье это было кстати ещё и потому, что подросшим дочери и сыну хотелось дать возможность продолжать образование, живя с родителями.

Книга воспоминаний
Давид, с его многолетним опытом педагога и директора школы, прекрасно вписался в работу института. Правда, и в период его 25-летней работы на ниве совершенствования школьного преподавания несколько лет пришлось снова проработать директором, на сей раз самой крупной – несколько тысяч учеников - и престижных школ областного центра, в которой к тому же занимались дети областных руководителей, да и его собственные. С одной стороны, руководство такой школой требовало полной отдачи сил, здесь требовалось быть не только прекрасным педагогом, руководителем, хозяйственником, но ещё и дипломатом. Зато в школе были лучшие преподаватели, среди которых было немало евреев. Зато в распоряжении директора были ресурсы всесильных пап, включая директоров крупных заводов. И к тому же Давид получил трёхкомнатную квартиру, обещанную ему за согласие взвалить на себя это трудное бремя. Через несколько лет он вернулся в Институт усовершенствования, после того, как сказал несколько нелестных слов в адрес своего заместителя в школе – жены 2-го секретаря обкома.
В институте Давид Костинбой возглавлял методический кабинет истории и обществоведения, несмотря на свой «пунктик» - уже это говорит о высоком уровне его работы. Одновременно, несмотря на частые командировки, он продолжал преподавать в вечерних школах, выступать с лекциями от общества «Знание». Кстати, часто лекции и подобные собрания проходили под охраной автоматчиков: скрытая враждебность на родине Бандеры против всего советского и русского давала себя знать и после подавления его банд. Часто, когда лекторы клеймили победы «израильских сионистов», слушатели-антисемиты злорадно улыбались, радуясь поражениям «друзей» Советского Союза. Давид Костинбой пишет, что ещё накануне распада Союза «на улицах Ивано-Франковска появились плакаты, лозунги, призывы: «Смерть москалям!», «Геть жыдив!» «Коммунистив – на шыбеницю! (виселицу)! И шествие бывших вояк дивизии «СС-Галичина».
С начала 90-х годов в Закарпатье не только обрушился весь совковый жизненный уклад- само существование для семьи Костинбой становилось всё более невыносимым и небезопасным. В 1995 году репатриировались в Израиль. На фото: фронтовик рассказывает...

Живут в Петах-Тикве. Давид с Еленой – на пенсионном пособии. Несмотря на возраст продолжают активную жизнь. Давид – член Комитета инвалидов войны, часто выступает с лекциями. Часто публикуется в печати, от статей на злободневные темы до очерков о своих друзьях-ветеранах войны. Его автобиографическая повесть «А годы, как птицы, летят…» - интересное свидетельство историка и мудрого человека, прослеживающее фактически на протяжении всего двадцатого века жизненные перипетии, нелёгкую жизнь, борьбу и в конечном счёте личную победу еврея – выходца из религиозной семьи прикарпатского местечка. На основе этой книги и устных рассказов Давида и написан этот очерк.
Более пятидесяти лет вместе Давид и его верная Елена, тоже преподаватель с большим стажем. Пока директор школы воспитывал несколько «молодых поколений», она дала жизнь и воспитала их сына и дочь. Сын Семён и его сын, внук Елены и Давида Александр - тюменские инженеры-нефтяники. Почти ежегодно навещают своих близких в Израиле. У внука уже и два сына. Дочь Светлана - медик, успевшая ещё «там» приобрести большой опыт, здесь, в Израиле, работает в доме престарелых. Её дочь Женечка по окончании школы работает в фирме «Оранж».

На фото -с женой, дочерью и сыном

Всё-таки удивителен оптимизм этого славного поколения фронтовиков. Израненный престарелый инвалид войны, ещё и в Израиле переживший тяжёлую операцию на сердце, Давид Костинбой заканчивает свою книгу не словами о личном, а заботой о своей исторической родине, полный «уверенности, что мы победим». Спасибо им, этим мужественным, стойким людям.

Михаил Ринский (972) (0)3-6161361 (972) (0)54-5529955
mikhael_33@012.net.il

ПОДВИГ ЮНГИ КОВАЛЁВА-РАБИНОВИЧА

Михаил Ринский
ПОДВИГ ЮНГИ
КОВАЛЁВА-РАБИНОВИЧА
Одна из золотых страниц войны против фашизма – подвиг молодого матроса Северного флота Саши Ковалёва, спасшего торпедный катер и товарищей, грудью закрыв пробоину в радиаторе мотора. Во многих книгах его сравнивают с Александром Матросовым. Но немногие знают о том, что Саша – сын репрессированных Ф. и Е. Рабиновичей. А некоторые и просто знать не хотят…
Этот герой-юноша и совершенно необычная для тех времён история его короткой жизни, о которой мне поведал его товарищ по Школе юнг и по войне Семён Залл, заинтересовала меня. В нескольких книгах воспоминаний ветеранов-североморцев, в интернете – на сайтах от Мурманского музея до статей И. Л. Дегена и переписки Риты Райт-Ковалёвой - нашёл немало. Причём – разнобой не только в обстоятельствах его подвига, но и особенно – в биографии юноши. В конце концов, стараясь объективно воспользоваться имевшимися в моём распоряжении воспоминаниями наиболее близких к Саше людей и свидетелей событий, я составил себе следующую картину трагических жизни, подвига и смерти юноши-героя.
В различных мемуарах Саша – и горьковчанин, и ленинградец… Но всё-таки он родился в 1927 году в московской еврейской семье инженера Филиппа Макаровича Рабиновича и его жены Елены (Лили) Яковлевны Рабинович, в девичестве – Черномордик. В 1937 году Ф. М. Рабинович был арестован вскоре после возвращения из США, где, как пишет И. Деген, он покупал для СССР лицензии другую техническую документацию. Позднее инженер был расстрелян. Елена Яковлевна Рабинович была сослана в Джезказган – она вернётся в Москву лишь в 50-х годах, в 1955-56-м годах родители Саши будут реабилитированы.
После их ареста, спасая десятилетнего мальчика, заботы о нём взяла на себя старшая сестра матери Раиса (Рита) Яковлевна Райт-Ковалёва, всемирно известная писательница и переводчица (1898-1989). Именно в её переводах впервые появились русские версии произведений Г. Бёлля, Ф. Кафки, Дж. Сэлинджера, У. Фолкнера, А. Франк. Рита Райт-Ковалёва – автор художественной биографии Р. Бернса, воспоминаний о Маяковском, Хлебникове, Ахматовой, Пастернаке. Всё это – далеко не полный перечень её произведений.
Муж Риты Райт, капитан 2-го ранга Николай Петрович Ковалёв, флагманский механик Беломорской военной флотилии, в начале войны со штабом флотилии был переведён в Архангельск. Рита Райт с Сашей были эвакуированы в Ярославскую область, а в конце 1941 года переехали в Архангельск, где Рита Райт-Ковалёва стала работать на радио, а Сашу устроили на штабной катер. Скорее всего, официально он не был усыновлён Ковалёвыми: во-первых, при живой матери в ссылке, а во-вторых, возможно, в служебном положении Николая останавливало и то, что он – сын "врага народа". Зато капитан 2-го ранга сделал для юноши то, на что нужна была настоящая решимость.
Когда к осени 1942 года на Соловецких островах создавалась единственная в мире Школа юнг, Саша с помощью дяди поступил в неё, заимствовав биографию не прошедшего по своим данным кандидата в юнги Юрия Николаевича Ковалёва, комсомольца, уроженца Горьковской области, 1926 года рождения. Конечно, такой "подлог", стань он известен, имел бы непредсказуемые последствия не только для Саши Рабиновича, но и для капитана Н. Ковалёва. Скорее всего, необходимостью скрывать эту тайну и объясняется некоторая замкнутость в общении юноши со сверстниками в Школе юнг, которую кое-кто из них отмечал позднее в мемуарах. Но уже через год, в период боевой службы Саши, как вспоминал непосредственный командир Саши стармех торпедного катера Николай Старшинов, Саша "не скрывал, что у него – приёмные родители, был общительным, добрым и честным".
Это естественно: за каких-нибудь год напряжённейшей учёбы в Школе юнг и полгода в той тяжёлой боевой обстановке юноша стал уже "бывалым моряком", уверовал в себя. Ещё в Школе юнг, где Александр был в группе подготовки мотористов, он, как единодушно отмечают в воспоминаниях его товарищи, был одним из самых лучших в учёбе, а в боевой обстановке - никогда не отказывал товарищам в помощи, отлично разбираясь в двигателях.
Свой геройский подвиг Александр Ковалёв-Рабинович совершил 8 мая 1944 года, когда два торпедных катера дерзко атаковали целую группу кораблей противника у их берега. Наши корабли ТК-217 и ТК-209 под командой старших лейтенантов Желвакова и Кисова на большой скорости приблизились к вражеским кораблям и торпедировали два головных сторожевика противника. На наши корабли обрушился шквал огня с кораблей противника. Теперь , развернувшись, надо было уходить. Но вражеские снаряды повредили ТК-217, он потерял ход и стал тонуть. ТК-209 развернулся и, прикрыв друга дымовой завесой, Кисов под огнём противника снял его экипаж. Желваков, покидая корабль, поджёг бикфордов шнур, взорвав корабль, чтобы не достался врагу.
ТК-209 оторвался от погони, имея преимущество в скорости. Но три самолёта "фокке-вульф2 атаковали катер. Кисов, умело маневрируя, увернулся от попадания бомб. Но самолёты открыли артиллерийский и пулемётный огонь. Взрывами в моторном отсеке был ранен командир отделения мотористов Старшинов, тяжело ранен старшина. Саша Ковалёв был контужен. Придя в себя, увидел: правый мотор бездействует, левый повреждён, а у среднего мотора из пробоины в радиаторе хлещет кипяток. Катер терял ход. Нарушение охлаждения мотора грозило его взрывом. Схватив стёганый ватник, Саша прижал его к пробоине радиатора и навалился грудью, останавливая течь. Кипяток обжигал его, но он продолжал прижиматься к радиатору, пока не подоспела помощь со стороны мотористов спасённого экипажа ТК-217. Александр Ковалёв-Рабинович с приёмным отцом, кап. 2-го ранга Н. П. Ковалёвым
Подоспевшие советские истребители отогнали "фоккеров". Мотор продолжал жить, катер не потерял ход и благополучно дошёл до базы. Таким образом, благодаря подвигу Саши были спасены экипажи двух торпедных катеров. По прибытии на базу он, в числе других моряков, проявивших героизм, был представлен к правительственной награде.
Но смерть всё-таки настигла героя на следующий день, когда ТА-209 в числе нескольких других катеров были отправлены на ремонт на главную базу. Воспламенилась фосфорная головка застрявшего в переборках немецкого снаряда замедленного действия, и взорвались бензобаки. На корабле начался пожар. Оставшиеся в живых моряки были спасены, но Саша оказался в числе погибших.
На крутом берегу полярного моря - гранитный обелиск в память катерников- североморцев. Рядом – мраморная плита с портретом юного моряка и надписью: "Юнга Саша Ковалёв погиб в море 9 мая 1944 года". Александр Ковалёв посмертно награждён орденом Отечественной войны 1-й степени. В честь него сложены стихи. Балладу московского композитора Юрия Чичкова в память юного героя великолепно исполнял прославленный детский ансамбль имени Локтева. Именем Саши Ковалёва названы улицы в Москве, Ленинграде, десятках других городов. Назван корабль Мурманского пароходства. Его имя носили сотни школьных дружин. Имя Саши Ковалёва.
На одном из сайтов я нашёл в переписке Риты Райт-Ковалёвой слова о том, что её "муж, капитан 1-го ранга-подводник, погиб в 1946 году". Кто знает, доживи этот порядочный человек до времён дел космополитов и врачей – не припомнили ли бы ему этот чистосердечный "подлог". Впрочем, любым властям довольно часто не выгодна была и есть всенародная огласка всей правды. Вот и не знали советские люди ни о подлинной фамилии Саши Рабиновича, ни о участи его отца. Поэтому и сегодня на сайте школы №330 города Москвы, где Сашу Ковалёва по сей день считают своим учеником, приводится "экзаменационный проект учащегося 10 класса Н. Ермакова", где говорится, что Саша Ковалёв геройски воевал, "желая отомстить врагу за поруганную землю, за смерть отца…"(выделено, естественно, мною. М. Р.). Осталось добавить: "…в сталинских застенках". И ещё добавить фамилию отца и сына – Рабинович.
Но если у школьников, а то и педагогов - как в приведённом случае, подобные "недалёкости" – явление нередкое, то уж в городских историко-краеведческих музеях историческая правда обязана быть на должном уровне при любых властях. Однако вот сайт Городского краеведческого музея города Полярный Мурманской области. Сообщая о том, что родители Саши Ковалёва были евреи по национальности и были репрессированы, музей не просто умалчивает их фамилию Рабинович, но и стыдливо задаёт вопрос о Саше:"Стоит ли возвращать ему настоящую фамилию?" (выделено мною. – М.Р.).
Нет, на подобный, мягко выражаясь, наводящий (не хочется думать, что провокационный) вопрос радикальной реакции не последует. Хотя бы из уважения к покою святых покойников, а ещё – к смелому подвигу его глубоко чтимых тёти и дяди. Но если говорить о справедливости и если уж вопрос поставлен, то разве не реабилитированы родители Саши и тем самым – их и его фамилия Рабинович? И разве мало мы знаем двойных фамилий людей, являющихся гордостью в том числе и русского народа? Тот же пример: Райт-Ковалёва. Или Рабинович-Данченко.
Уверен, что подобных не доведённых до конца случаев реабилитации добрых человеческих имён – множество. И разве не было бы ещё одним стришком стремления к справедливости и её утверждения , к примеру, в данном случае – добавление на мемориальных досках и памятниках на улицах и в школах, названных в честь героя, сведений о его подлинной фамилии и краткого пояснения, почему она другая. Кстати, это относится отнюдь не только к России. И не только к таким трагическим примерам, как с юным героем Сашей Ковалёвым-Рабиновичем.

Михаил Ринский (972) (0)3-6161361 (972) (0)54-55299
rinmik@gmail.com
mikhael_33@012.net.il

ВЕТЕРАН ИЗ МЕСТЕЧКА (Яков Липовецкий)

Михаил Ринский
ВЕТЕРАН ИЗ МЕСТЕЧКА

В октябре члену Центрального совета Союза ветеранов Второй мировой войны - борцов против нацизма, председателю отделения Союза в Бней-Браке Якову Липовецкому исполняется 85 лет. А возглавляемому им отделению Союза ветеранов исполняется 35 лет - на 5 лет больше, чем Союзу ветеранов Израиля.
Уроженец местечкового украинского городка Прилуки, фронтовик-танкист, кадровый офицер, затем - преподаватель истории и географии, Яков на исторической родине - активнейший общественник.
Наша беседа начинается с воспоминаний: предки наши - из одних краёв за чертой оседлости. Киевщина и Черниговщина соседствуют, так что местечковые городки наших дедов сравнительно недалеко. В Прилуках Черниговской губернии дед юбиляра Рафаил Липовецкий ещё на рубеже XIX и XX веков работал главным механиком крупной табачной фабрики. В конце 1920-х годов он водил внука по фабрике, с гордостью показывая грохочущие детища своей работы. Всем своим троим сыновьям дед Рафаил и бабушка Ривка дали достойное образование по тем нелёгким для местечковых евреев временам: старший сын Исак, отец Якова, получил высшее образование фармацевта, средний стал врачом-стоматологом. Младший совсем молодым погиб на фронте.
Ещё студентами познакомились Исак и Фаня: по окончании киевской женской гимназии она училась на зубоврачебных курсах. Отец Фани, Яков Шлеймахер, был видным киевским адвокатом, имел свою контору. К сожалению, погиб в погромном 1918 году. В память о нём и назовут Исак и Фаня сына Яковом при его рождении в 1922 году. Мать Фани получила отличное светское, а затем и медицинское образование, знала иностранные языки, сочетая светскость с религиозностью.
В домах обоих дедов свято соблюдали традиции: Якову запомнилась синагога в Прилуках, куда его брал с собой дед. На всю жизнь запечатлела детская память убранство этого святого храма. В отличие от родителей, Исаку и Фане в новых советских условиях соблюдать традиции было нелегко, хотя основные еврейские праздники отмечали. Между собой в доме родители говорили на идише, но от Якова, единственного сына, этого не требовали.
В Прилуках Исак заведовал аптекой до 1935 года, когда его перевели в пригород Киева. Затем опытному фармацевту удалось получить работу в Киеве, но ненадолго: в тяжёлом 1937 году семье пришлось срочно уехать в Кременчуг. Здесь Исаку повезло: в скором времени его назначили главой кременчугского аптекоуправления. Фаня работала в зубоврачебном отделении поликлиники и, кроме того, открыла частный кабинет. Жили в хорошей квартире в здании аптекоуправления. В семье был достаток, в Кременчуге события конца 30-х годов обошли её, по счастью, стороной, и сыну оставалось только хорошо учиться в школе, что он и делал до 8-го класса. После чего перешёл в вечернюю школу, чтобы иметь возможность днём заниматься в аэроклубе, как это было модно и престижно советскому комсомольцу в 1930-х предвоенных годах. В аэроклубе учили летать, для начала, на «небесных тихоходах» У-2, прыгать с парашютом.
Весной 1941 года Яков одновременно заканчивает школу и аэроклуб и в числе семи друзей по учёбе получает направление в Чугуевское авиационное училище под Харьковом, куда должен был прибыть на медкомиссию в начале августа. А 22 июня начинается война. В первые дни войны мобилизуют отца: 29 июня майор интендантской службы Исак Липовецкий уехал на фронт, весной 1942 года он погибнет...
Враг наступал быстро. Ещё недавно глубокий тыл становился прифронтовой зоной. Когда, согласно предписанию, выпускники Кременчугского аэроклуба в начале августа прибыли в Чугуевское училище, там оставался лишь комендант: училище было эвакуировано в Среднюю Азию. Комендант помог им сесть в товарный поезд, и ребята вернулись в Кременчуг. Мать Яков уже не застал: она уехала в Харьков, оттуда была эвакуирована в Грозный, где работала в госпитале. Когда оккупанты приблизились к Чечне, Фаня была эвакуирована в Среднюю Азию.
В военкомате Кременчуга не нашли ничего лучшего, чем отправить подготовленных к службе в авиации 18-летних выпускников Аэроклуба в народное ополчение, даже не одели в военную форму. Отделению Якова на семь человек дали один пулемёт, одну винтовку и каждому противогаз и мину - за неимением гранат. Направили в сторону Кировограда. Немцы высадили десант, отлично вооружённый, даже танкетки поддерживали пехоту. В первом же бою фактически безоружное, необученное ополчение было опрокинуто и отброшено к Днепру. Пытавшихся переправиться поливали огнём с суши и бомбили «Юнкерсы» с воздуха. Баржи с зерном, которые пытались использовать для переправы, самолёты врага поджигали и топили.
Яков с товарищем-земляком Борисом решили переправиться вплавь. Ополченцев спасло то, что оба они, выросшие в приднепровском городе, отлично плавали, и к тому же в месте переправы был островок посреди реки, где удалось передохнуть. В одних трусах, из последних сил, но зато живыми и невредимыми они выбрались на восточный берег Днепра и под покровом сумерек вернулись в Кременчуг, где уже царила паника.
Дома оделись, но были голодны, и вообще - не знали, что делать. Родственники Бориса уезжали в деревню, но молодые солдаты в штатском считали своим долгом быть в рядах Красной армии. В военкомате никого не было. По счастью, недалеко от дома, в арсенале, располагался склад артиллерийской части. Якова с товарищем солдаты пожалели, подкормили, и ребятам прямо в штатском, без всякого оформления, удалось вместе с обозом артиллеристов отступать до самого Ростова. В части были небольшие орудия на конной тяге. Молодые здоровые парни помогали вытаскивать из грязи российских военных дорог колёса орудий и телег обоза, а армейцы кормили и обучали новичков. Лишь под Ростовом, в декабре 1941 года, их оформили и выдали форму.
Продолжали отступать через степи до самой Волги. Затем на баржах до Сталинграда, оттуда - в Куйбышев. Во время одной из многих вражеских атак с воздуха Яков был ранен и после медсанбата направлен в Саратовское военно-политическое училище, в танковое отделение. Там - 11 месяцев, томительных для двадцатилетнего парня, рвущегося в бой. Наконец, летом 1943 года младший лейтенант Яков Липовецкий назначается комсоргом 32-го отдельного танкового полка. И почти сразу участвует в величайшем сражении 2-й мировой войны - битве на Курской дуге, на самом напряжённом её участке - под Прохоровкой. События этих незабываемых дней оставили особый след в душе и памяти молодого офицера благодаря эпизоду, который мог быть последним в его жизни, но окончился счастливо. Во время сражения комсорг танкового полка, как ему и было положено, находился в одном из передовых танков. Командиром танка был Дмитрий Крикавлюк, механиком-водителем - Михаил Хивенцев. Во время боя танк был подбит и загорелся. Дмитрий и Яков были контужены взрывом ударившегося о броню танка вражеского снаряда. В любую секунду мог произойти взрыв боеприпасов танка. В этих условиях Михаил Хивенцев проявил не только сноровку, но мужество и чувство дружеского долга. Он умело открыл нижний люк и не поспешил скорей спастись сам, а вытащил буквально за ноги весь экипаж танка. Те самые Три еврея - три танкиста. Яков - слева.
Эти «три танкиста, три весёлых друга» так и прошли затем вместе весь путь до победы. Боевую песню друзья наедине друг с другом пели по-своему: «Три еврея, три весёлых друга...»: это своё общее «качество» они и сами «обнаружили» не сразу: в тех судьбоносных сражениях чаще произносили призыв Ильи Эренбурга: «Убей немца!», чем выясняли национальности друзей по оружию - этим методично занимались «особисты».
Вместе друзья прошли, точнее - проехали в танках боевой путь 1-го Белорусского фронта через Гомель, Пинск. Участвовали в большом и тяжёлом сражении под польским городом Томашувым, за отличие в котором полку было присвоено имя этого города, а командиру полка В. А. Галкину - звание Героя Советского Союза. Комсорг полка тогда получил орден Красной звезды., его упомянутые друзья - ордена Красного знамени. Вообще, политработников и повышали, и награждали на фронте, как правило, скупо, тем более - если он с «пунктиком». Хотя и воевал комсорг на равных, и ранение ещё одно получил. Были, конечно, и две медали «За боевые заслуги», и другие награды. Тем не менее, ещё один орден - Отечественной войны Яков получил за участие в штурме тюрьмы немецкого города Бранденбурга, в которой, по данным командования, фашисты держали Эрнста Тельмана. После мощного штурма тюрьму взяли с большими потерями. Оказалось, что гестаповцы успели расправиться с легендарным антифашистом. С матерью и тётей
Ещё до Бранденбурга была операция на Одере, затем с боями прошли южнее Берлина. Успеху боевых действий полка в большой степени способствовал здоровый климат в отношениях командиров между собой и к подчинённым. И командир полка, и замполит во всём поддерживали еврея - комсорга полка в его непростой, разнообразной работе с молодёжью, требовавшей и внимательности, и решительности. С большим уважением все, включая командира, относились к заместителю командира полка по технической части подполковнику Давиду Эберзину. Было и ещё немало единоверцев Якова, например - отважный боевой офицер, командир роты капитан Ефим Фельдман.
Победу праздновали в германском городке Ратенове, причём узнали о капитуляции Германии ещё до официального объявления - и здесь был свой «блат»: в полку служил сын генерала Белова, связавшийся с Берлином.
После победы полк передислоцировали в Азербайджан: сначала в Нахичевань, затем - в Кировобад. Яков Липовецкий служил замполитом роты управления 31-й механизированной дивизии, затем - помощником начальника политотдела дивизии. Разыскал мать, к этому времени находившуюся в Ульяновской области, и перевёз её к себе. В 1949 году, приехав в Баку и навестив командира полка, познакомился с его сестрой, преподавателем истории. Женился. Параллельно со службой заочно учился в Бакинском командном училище и окончил его в 1957 году.
В 1960 году, демобилизовавшись, Яков с семьёй обосновался в Баку. Стал работать в школе военруком и преподавателем труда. Поступил в Бакинский университет и после окончания с отличием в 1968 году его заочного отделения преподавал в той же школе историю и географию. Почти три десятилетия посвятил фронтовик детям. За это время его старший сын стал инженером-строителем, сейчас он работает в Москве.
К сожалению, в 1990 году от тяжёлой болезни скончалась в Баку жена. В 1994 году Яков Липовецкий с младшим сыном, его женой, двумя внуками и внучкой репатриировались в Израиль. Живут в Бней- Браке. Сын работает на крупном авиационном предприятии. Невестка - медсестрой поликлиники. Два внука служат в ЦАХАЛе, причём старший - сверхсрочно, в элитной части. Внучка тоже отслужила в армии, сейчас с мужем - в Канаде, уже успела родить деду правнука.
Сам Яков никогда не мог и не может быть в стороне от людей, от общественной жизни. Возглавляя отделение в Бней- Браке Союза ветеранов 2-й мировой войны - борцов против нацизма, Яков в то же время ведёт большую работу в масштабах страны, как член Центрального совета Союза ветеранов Израиля.
Отделение Бней- Брака в нынешнем году отмечает свой юбилей: 35 лет назад, в 1972 году, фронтовик, капитан, ленинградец Исак Шенкер собрал 27 ветеранов в Бней- Браке и создал группу «Солдатское братство», за пять лет до создания Союза ветеранов Израиля. В коротком очерке невозможно рассказать ни всей истории ветеранского союза города, ни тем более о всех активистах и администрации города, помогавших и помогающих ныне в его деятельности. Яков с благодарностью упоминает тех, кто возглавлял отделение Союза в период Большой алии 90-х годов и кого он застал по приезде. Давид Аронек отличался своей активностью. Автор книги о войне. Живёт в Ришон ле-Ционе. Александр Авербах и поныне ведёт фотоальбом Союза. Яков Гольдрайх переехал ближе к родственникам в Ашдод. С 1995 года отделение Союза ветеранов в Бней- Браке бессменно возглавляет Яков Липовецкий. На митинге - рядом с легендарным генералом Романом Ягелем
Ныне в отделении - свыше 120 членов Союза, не только ветеранов войны: в небольшом городе Яков объединил в своём отделении ещё и инвалидов войны, узников гетто, блокадников, тружеников тыла, вдов и членов семей, ветеранов Советской армии послевоенных лет. Естественно, возраст ветеранов войны - за 80 лет, многие из них уже стеснены в своей активности. В работе Яков опирается на относительно молодое пополнение. А работа эта многогранна и разнообразна, начиная от экскурсий и кончая помощью мэрии в работе с русскоязычной молодёжью.
Но и мэрия оказывает отделению Союза большую помощь. Нынешний мэр Бней-Брака рав Исакар Френкелькаль, возглавляющий город три года, лично встречается с руководителями отделения, приглашает их к себе, в том числе в праздничные и памятные дни, идёт навстречу их просьбам. Недаром ему вручена памятная почётная грамота Союза ветеранов Израиля.
Большую помощь отделению в Бней-Браке оказывает социальный отдел ирии города. С искренней благодарностью говорит Яков о заместителе начальника отдела Вере Сегал, о инспекторе отдела и руководителе клуба пенсионеров и ветеранов Фриме Вандергорн. В свою очередь, Союз ветеранов постоянно оказывает помощь инспектору по работе с русскоязычной молодёжью ирии Юле и часто сам является инициатором встреч ветеранов с русскоязычными учащимися. Встречи обычно посвящены тем или иным датам и воспоминаниям самих членов Союза.
В планах работы отделения Союза - встречи, торжественные и дружеские, к тем или иным праздникам и датам, экскурсии по Израилю, отдых в гостиницах у Мёртвого моря, а для инвалидов - недельное и двухнедельное лечение. Доклады, лекции. Отмечаются юбилеи членов Союза. По печальным поводам посещаются родственники усопших и места захоронения.
Во главе всей этой работы - пожилой, но бодрый, активный и очень добрый человек, бывший боевой офицер-танкист капитан Яков Липовецкий. Рождённый в еврейском местечке, он и в своём почтенном возрасте делает очень многое для своего народа. Поздравляя Якова Липовецкого и возглавляемое им отделение Союза ветеранов с их славными юбилеями, от всей души желаем Якову и его друзьям счастливого благополучия и долголетия.

Михаил Ринский

(972) (0)3-6161361 (972) (0)54-5529955
rinmik@gmail.com
mikhael_33@012.net.il

ВСЮ ЖИЗНЬ - ЛЮДЯМ И О ЛЮДЯХ (Борис Перников)

Михаил Ринский
ВСЮ ЖИЗНЬ - ЛЮДЯМ И О ЛЮДЯХ

Кумир журналиста и писателя Бориса Перникова -Эрнест Хемингуэй, портрет которого украшал его кабинет в Минске и, привезённый в Израиль, ныне над его столом в Петах - Тикве. Образец настоящего человека для председателя Комитета ветеранов и инвалидов войны с нацизмом города Петах-Тиквы Бориса Перникова - его старший товарищ по Союзу инвалидов Авраам Коэн, о котором он написал книгу. Пример для подражания у председателя городского отделения Белорусского землячества Бориса Перникова - создатель Союза ветеранов, отец председателя Землячества, подполковник Наум Альшанский, о котором он тоже писал неоднократно. Но главное - то, что сам герой нашего очерка - достойный пример для его современников и преемников.

Начало 1920-х годов. Только недавно заключён Брестский договор. Ещё не утихли страсти гражданской войны. Но уже всколыхнулось еврейское местечко. Ещё в Первую мировую начался отток жителей из прифронтовых мест, а после гражданской, когда провозгласили Новую экономическую политику - НЭП, - многие евреи из полуголодных белорусских местечек устремились в города.
Мордухай Перников ещё до Первой мировой работал на спиртзаводе у помещика. Физически сильный еврей ни в чём не уступал работягам. В годы голода и эпидемий после гражданской потерявший жену, Мордухай остался в своём местечке Червень, что километрах в сорока от Минска, с тремя сыновьями и дочерью на руках. Без мужа осталась, с двумя дочерьми, и Рахиль Ривкинд из близлежащего городка Березино. Судьба их свела. Поначалу попытался Мордухай в Минске зарабатывать на хлеб, стал было извозчиком. Но со временем всё-таки осели в Березине, где Мордухай работал технологом на государственном спиртзаводе. Рахиль подрабатывала шитьём. В 1925 году в их сводной семье родился сын Борис.
Жили небогато. Рахиль старалась соблюдать в доме еврейские традиции. Говорили родители и старшие дети на идише. Отмечали еврейские праздники. Рахиль вкусно готовила к праздникам традиционные еврейские блюда. Сама она очень красиво пела на идише. Борис помнит и дедушку - клейзмера, учившего внука играть на скрипке.
В конце 30-х годов, когда везде и всюду мерещились враги, попытались и Мордухаю «пришить» дело - приписать чужую вину за аварию на заводе. Обошлось, но с завода отцу пришлось уйти и устроиться на фабрику дрожжей, недалеко от Червеня. Домой приезжал раз в неделю.
В то же время, жизнь и советская школа брали своё. Борис всё больше времени проводил среди друзей и стал к окончанию школы комсомольским вожаком. Как раз в мае 1941-го Борис получил аттестат и в июне приехал к старшему брату Лёве в Минск - подавать документы в университет, на журналистское отделение. Начавшаяся война заставила срочно вернуться в Березино. Полная неразбериха первых дней войны; быстрое приближение врага; действия немецких диверсантов в тылу; бегство советских и партийных органов... Всё это воочию наблюдал и пережил 16-летний юноша, пытавшийся даже, как его учили, «получив указание» и назначение, быть полезным. Для этого даже до Могилёва добрался на попутной машине. Сам был свидетелем, как военные останавливали и проверяли машины, вылавливая вражеских диверсантов, и подозреваемых расстреливали на месте. Доехал до обкома комсомола, но обращаться уже было не к кому.
По счастью, Борису удалось встретить отца и мать. Мордухай, человек уже пожилой, надеясь на «добродушие» немцев, памятное ему с 1-й мировой, решил остаться дома, в Березине. Он довёз Рахиль до Белынич, где они и встретили сына. Больше Борис отца не видел: Мордухай вернулся - и, конечно, был, вместе с другими евреями зверски убит в Березине. Рахиль с Борисом одним из последних поездов эвакуировались в Тамбовскую область, а затем в Узбекистан. В городе Ленинске Борис начал работать ткачом на фабрике, получая вместо зарплаты по пять метров шёлка в неделю.
Но вскоре пришедшего в военкомат добровольца направили в Наманган, в Харьковское пехотное училище. И вот, наконец, Борис Перников - в 20-й парашютно-десантной бригаде, дислоцированной в городе Дмитрове, под Москвой. Готовятся к параду на Красной площади, но неожиданно следует приказ - отправляют на фронт. Когда эшелоны были уже на пути в Мурманск для дальнейшей переправки морем в помощь союзникам, затягивающим открытие второго фронта, те всё-таки 6 июня 1944 года переправляются через Ламанш, и 20-ю парашютно-десантную бригаду «поворачивают» на Карельский фронт. Ещё не вступив в бой, несли потери: финны в тылу наших войск захватывали «языков», использовали снайперов-«кукушек». Наконец, после двухчасовой «обработки» позиций врага, пошли в мощное наступление, с ходу форсировав реку Свирь. Захват огромных складов, городов противника. Кровавые потери и грандиозные пиры. 3 июля 1944 года, в день рождения Бориса, передают: освобождён его родной Минск. Радуясь этому, Борис ещё не знает, что гитлеровцы убили его отца и сестру, повесили брата Якова. Погибло и много других родных и близких. За время оккупации в Белоруссии погибли почти все евреи и каждый четвёртый житель республики.

А всего через пять дней после двойной даты Борис Перников получил тяжёлое ранение – подорвался на мине. Четыре дня лежали сотни раненых в лесу, прежде чем переправили на баржах через Ладогу. Затем госпиталь в Тихвине, потом длительное лечение в Кировской области. Предложили остаться секретарём райкома комсомола - отказался: тянет домой, в Минск, в родное Березино: скорей бы узнать, что с отцом, с родными. И вот, ещё на костылях, через Москву - домой. Нашёл маму. Только маму.
Рана ещё болела, гноилась. Но надо было жить. Решил сдавать в юридический институт: фронтовики - вне конкурса. Сдал и поступил, но товарищ переманил - перешёл в физкультурный, с «освобождением от практических занятий до полного выздоровления». Но, найдя мать, пошёл работать в стройконтору МВД - предоставили какую-никакую «жилплощадь» в разрушенном здании бывшего Еврейского театра. Здесь же, во дворе, был лагерь немецких военнопленных, с которыми Борис, положив парабеллум в карман, выезжал на лесозаготовки. Можно представить чувства, которые в то время питал к фашистам еврей Перников, но - что поделаешь: в разрушенном Минске больше негде было получить крышу над головой.
Ещё в эвакуации Перниковы жили рядом с семьёй одноклассницы Бориса Неллы, и уже в Минске Борис с Неллой сблизились, сыграли свадьбу и затем прожили вместе свыше 40 лет. В 1947 году у них родилась первая дочь Рита.
Учёбу Борис продолжил на вечернем отделении Политехнического института. Но тяга к перу ещё с довоенных времён всё-таки взяла своё: Борис поступил в университет на факультет журналистики, подрабатывая к стипендии корректорским трудом. Пятилетний срок учёбы Перников закончил за четыре года, сдав экстерном за третий курс, и был направлен в Кировск Бобруйской области сразу на должность редактора районной газеты.
В республиканском ЦК пообещали перевести Бориса в Минск через год-два, но два года растянулись на двадцать. После скромного Кировска с убогим типографским оборудованием был несколько лет редактором в Любани. За эти годы, в 1953 году, семья приросла ещё одной дочерью Леной. Потом в Солигорске работал редактором объединённой межрайонной газеты (на четыре района). Затем - бывший областной, а потом - райцентр Молодечно на бывшей польской земле, где снова - единая газета на город и район. Многое пережил за эти годы: то претензии влиятельных лиц, то посерьёзнее - подозрения в сионизме, то прямые намёки путём подчёркивания отчества Мордухович... Автору этого очерка , по отчеству - Мордковичу, подобное очень хорошо знакомо: тоже подчёркивали... Как и Бориса, «в обиходе» величали Марковичем. Как к специалистам и людям, к обоим относились хорошо. Но рост придерживали те, кому это было положено по штату...
Только через двадцать лет работы в районной печати Борису Перникову предложили пост заместителя редактора «Miнскай прауды» на белорусском языке. Это уже был серьёзный номенклатурный пост в партийной иерархии республики. И очень ответственный. Требования были здесь несравненно выше и с политической, и с творческой точек зрения. Не раз приходилось обращаться к наставлениям своего кумира Эрнеста Хемингуэя: «Колонка в газете - ежеутренний заменитель бессмертия». Конечно, в условиях работы Бориса трудно было следовать столь высоким канонам. Зато постоянно приходилось помнить другую заповедь : «Человеку нужно два года, чтобы научиться говорить, и пятьдесят лет - чтобы научиться молчать». Особенно приходилось наступать себе на горло, когда в стране шёл разгул дел «космополитов», «врачей»...
За годы работы в журналистике у Бориса было немало встреч с интереснейшими людьми. К примеру с легендарным Кириллом Орловским. Герой войны в Испании, Орловский в годы войны был одним из видных руководителей партизанской борьбы. Подорвался на мине, и ему пришлось ампутировать руки: одну - до предплечья, другая осталась без кисти. Причём руку пилили пилой, весь наркоз - стакан спирта. Этот мужественный, волевой человек возглавил после войны мощное передовое хозяйство, построив многое для колхоза руками пленных немцев. Герой соцтруда и депутат Верховного совета страны, Орловский не боялся и мог в открытую ругать в республике кого угодно, напрямую выходя на Москву, если что-нибудь нужно было «пробить» для его колхоза «Рассвет».
Другая выдающаяся личность - директор передового совхоза «Любань» Вилейского района Евгений Миронович, Герой Соцтруда. Когда его выбирали в Верховный совет СССР, он в анкете написал: «Миронович Евгений Фёдорович, русский, выходец из бедной еврейской семьи. Отец Финкельштейн - еврей. Брат Финкельштейн - еврей». Биография его оригинальна. В войну Финкельштейн, командир партизанского отряда, потерявший всю семью, был особо беспощаден к фашистам, которые за его голову назначили цену 25 тысяч рейхсмарок. Финкельштейн и его русский друг в отряде Миронович дали клятву: если один погибает, другой продолжает жить под его фамилией. Так и произошло. Так и приняла избирательная комиссия такую анкету. Приняли и ЦК, и Совмин, из уважения к подвигу героя - партизана. Подготовленные Борисом Перниковым «Записки партизанского командира» Мироновича печатался в шести номерах газеты «Мiнска прауда», а затем был издан отдельной книгой. В тех условиях это было смелым шагом Перникова и как журналиста, и тем более как редактора.
Многолетняя дружба связывала Бориса с известным литовским журналистом Антанасом Марцинкявичюсом. Партизан-командир Миронович рассказывал Перникову, что многие полицейские гарнизоны оккупантов в дни войны были укомплектованы литовцами, одними из самых активных в репрессиях. Марцинкявичюс до конца жизни оставался другом еврейского народа. Уже в Израиле Борис Перников опубликовал в «Новостях недели» статью Марцинкявичюса, напечатанную в Литве, где он выступает против реабилитации Ландсбергисом 20 тысяч литовских эсэсовцев и приводит ужасную сцену массового убийства евреев литовскими фашистами, свидетелем которой был отец Марцинкявичюса.
Многое может рассказать, и многое уже рассказал Борис Перников о своих сорока годах в белорусской журналистике. Всё изменилось в конце 80-х годов, когда из-за совершенно неожиданной и неоправданной жалобы Борис не счёл возможным для себя оставаться в редакции и перевёлся на должность референта Министра культуры Белоруссии, которым тогда был его однокурсник по университету Юрий Михневич. Вскоре, в 1990 году, дочь Лена с мужем и двумя детьми уехали в США, к ним позднее - и бывшая жена Нелла. В 1991 году в Израиль репатриировалась с семьёй и старшая дочь Рита. В Минске Борис остался один, без близких, но с многочисленными друзьями. Конечно, противоречивых мыслей было немало. Лена звала в США и даже начала оформлять вызов отцу. Но всё изменилось, когда врачи поставили Борису диагноз серьёзной болезни. Понимая положение Бориса, друзья - сослуживцы помогли ему в кратчайший срок оформить документы для выезда на ПМЖ в Израиль. Здесь сначала усомнились в диагнозе, но затем операцию сделали. И вот Борис Перников уже 15-й год в нашей стране. Как говорится - «не сглазить».
Все эти годы активная жизнь Бориса, насыщенная до предела, не даёт ему времени для серьёзного занятия своим здоровьем, несмотря на немолодой возраст. Да он и сам не даёт себе скучать: не успел обосноваться в Петах - Тикве и придти в себя после болезни, как создал и возглавил городское объединение выходцев из Белоруссии. Тепло отзывается Борис о Председателе Всеизраильского Объединения Михаиле Альшанском, объединяющем работу 33-х территориальных Комитетов Белорусского землячества. Говоря о Михаиле, Борис с большим уважением вспоминает его отца, подполковника Наума Альшанского, фронтовика, отважного борца за свободу эмиграции евреев в свою страну, одного из создателей Всеизраильского Союза ветеранов войны.
Ежегодные встречи землячества в лесу Бен-Шемен - настоящий «смотр боевых сил» и праздник, на который съезжается со всей страны по несколько тысяч человек. Приезжают министры и депутаты Кнессета. Приезжают и Послы Республики Беларусь. Борис не раз принимал послов в Петах-Тикве, был и у них в гостях.
В 2007 году «белорусы» Петах-Тиквы участвовали в ежегодной лесной встрече без своего председателя: в этот день, 8 апреля, Израиль прощался с Председателем Союза воинов и партизан - инвалидов войны с нацизмом Авраамом Коэном. И Борис Перников обязан был не только по долгу, но по зову собственного сердца отдать должное этому человеку.

Но вернёмся к первым месяцам пребывания Бориса в стране. Пройдя комиссию и получив инвалидность по фронтовому ранению и пенсию инвалида, он стал членом Союза воинов и партизан - инвалидов войны с нацизмом и был избран в Комитет Петах - Тиквы. После кончины активного председателя Михаила Ройтмана Борис Перников возглавил и этот городской Комитет и стал членом ЦК Союза инвалидов. Бориса, как журналиста и писателя, настолько увлекла личность Авраама Коэна, что он решил, собрав воспоминания Коэна и с трудом уговорив его дать интервью, дополнив воспоминания и впечатления собственные, выпустить книгу, посвящённую этому неутомимому борцу во благо людей. Возраст и состояние здоровья героя книги заставляло автора торопиться, и интуиция, к сожалению, оказалась права: книга «Страницы жизни» вышла за две недели до кончины Авраама.
Эта книга - часть того многого, что успел сделать в Израиле журналист и писатель. Продолжив профессиональную свою работу в Петах-Тикве, Борис выпускал небольшие газеты «Вестник Дома Оле», «Надежда Петах-Тиквы», писал статьи в центральные русскоязычные газеты. А потом перешёл к книгам. Два сборника «На войне как на войне», изданные Борисом в 2002 и 2006 годах, содержат рассказы - воспоминания десятков бывших фронтовиков - инвалидов войны, в том числе Авраама Коэна, Михаила Ройтмана и самого Бориса Перникова. Книги, красиво оформленные, с большим количеством иллюстраций - отличный вклад в дело увековечения подвигов воинов - евреев в годы войны с нацизмом.
«Однажды я был», изданная в2003 году, - книга воспоминаний Бориса Перникова о различных периодах и эпизодах его нелёгкой, но интересной жизни. Очень красивое название,. Неясно только, почему «был». Он и сейчас активен, осуществляя своё желание, как он пишет в этой книге, «закат превратить в восход». В книге - много отличных фотографий, как назвал Борис - фотолетопись, начиная с семейных и кончая фото встреч с высокими государственными деятелями, послами...
В 2004 году Борис Перников выпускает следующую книгу - «Мои песочные часы». В ней - очерки, скорей даже рассказы, зарисовки с натуры художника с острым, наблюдательным глазом. Как бы её продолжение - вышедший в 2005 году сборник «Блуждающая душа», в которой автор, по его словам, продолжает « искать какую-то истину, загадки человеческого существа».
Итак, в год - по книге. Если учесть большую общественную работу автора и, конечно, его возраст, - можно сказать, что это - достойный жизненный апофеоз. Но - не финал: у писателя Перникова ещё немало творческих замыслов. Борис может в полной мере испытывать жизненное удовлетворение. У деда выросли и состоялись четыре внука, по два в США и в Израиле. Конечно, каждому хотелось бы , чтобы близкие были рядом. Но так уж разбросала история людей на стыке тысячелетий, и отнюдь не только наш народ.
Творческие успехи писателя Бориса Перникова - это несомненно и победа его духа, если учесть физическое состояние его, израненного войной и пережившего не один медицинский катаклизм. А как писал его кумир Эрнест Хемингуэй, «тот, кто выигрывает войну, никогда не перестанет воевать». Так что - новых побед Вам, а для этого - доброго здоровья, дорогой Борис.

Михаил Ринский 03-6161361 о545-529955

НЕДОПИСАННЫЕ СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ (Авраам Коэн)

Михаил Ринский

НЕДОПИСАННЫЕ СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ (Авраам Коэн)

Книга Бориса Перникова

о герое очерка

В апреле 2007 года ушёл из жизни замечательный человек, известный и уважаемый не только в Израиле, но и во многих странах мира, Председатель Союза воинов и партизан - инвалидов войны с нацизмом Авраам КОЭН. В конце марта он успел получить первые экземпляры тёплой и задушевной книги "СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ", написанной о старшем друге и наставнике журналистом и писателем Бориса Перниковым. Автор этих строк писал рецензию на неё, когда пришла эта скорбная весть… С болью в сердце пришлось изменить настоящее время на прошедшее и, конечно, более подробно рассказать о большой, содержательной, полностью отданной людям жизни этого неординарного человека. Ему было 87 лет.
Скромное название прижизненной книги о Аврааме Коэне и отсутствие фамилии автора на обложке представляются и символичными, и не случайными: действительно, и герой книги, и её автор, при всей их разносторонней деятельности и активности, исключительно скромные в жизни люди. Приходится добавить: герой книги – был, автор книги – есть. И спасибо ему, что он успел отдать должное замечательному человеку ещё при его жизни. В личной беседе Борис сказал автору статьи, что торопился, потому что чувствовал… Он и сам, как и все друзья – ветераны войны, уже в довольно пожилом возрасте.
Авраама Коэна знают многие и в Израиле, и во многих странах. То, что сделал он для стра-ны в своё время и что продолжал делать для её граждан, более других нуждающихся в её поддержке, – это само по себе уже, по словам Евгения Евтушенко, "подвиг, рассредоточенный во времени". В то же время, захожу в интернет, - и на столь же скромном сайте Союза воинов-инвалидов сведения о его председателе черпаю разве что из уважительного поздравления Ав-рааму Коэну с 85-летием от российского сподвижника ветеранского движения, к сожалению, ныне уже тоже покойного друга юбиляра генерал-майора Петра Бограда.
Свой приветственный адрес от имени всех ветеранов России генерал начинает словами: "Меня поражает в этом человеке редкий талант руководителя, умение быстро решать сложные вопросы, постоянная неутомимая забота о людях…". Из воспоминаний самого Авраама трудно сделать такой вывод: говоря об успехах созданного Ицхаком Зандманом и им Союза, он не употребляет местоимения "Я", - только "МЫ".
Скуп на похвалы себе и автор книги, один из сподвижников Авраама, профессиональный журналист и писатель, председатель Комитета Союза воинов - инвалидов Петах-Тиквы Борис Перников. А ведь и он, как и герой его книги, и отважно воевал, и имеет несколько ранений, в том числе тяжёлые, и вместе со своим старшим товарищем и кумиром боролся и успешно отстаивал права тех, кто доверил им и свои голоса, и здоровье, а порою и жизнь. И здесь пришлось изменить настоящее на прошедшее время. Но для Бориса, как и всех друзей Авраама по Союзу, остаются настоящее и будущее – им необходимо продолжить и осуществить замыслы своего вожака, хотя без него это будет ещё более сложной задачей.
Слова "Кумир" в книге нет, этим словом я охарактеризовал отношение к Аврааму со сторо-ны не только Бориса, но и других "товарищей по оружию", которое я почувствовал из личных высказываний. Он для сподвижников – живой пример. С глубоким уважением – иное отношение к Аврааму трудно представить – пишет автор об эпизодах очень непростой жизни героя книги. Приводит и воспоминания Авраама Коэна, начиная с родословной семьи польских евреев. Отец, Шмуэль Коэн, сын потомственного раввина городка Амиазда, 1894 года рождения, был единственным сыном из девяти детей раввина. Бабушка была родом из гурских хасидов; сама она и все её братья и сёстры погибли в период Катастрофы.
Мать Авраама, Дора-Либа, была дочерью раввина городка Томашова. Бабушка умерла при родах одиннадцатого ребёнка, сына Мендла, который станет руководителем хабатской ешивы в Варшаве и Лодзи, назначенным на должность раввином гетто Лодзи Ромковским.
Авраам Коэн родился в 1920году в польском городке Петраков-Трибольском. С семилетнего возраста жил в Лодзи, городе, треть населения которого, свыше 200 тысяч, составляли евреи. Братья Авраама, как и он сам, учились в ешивах, старшие занимались торговлей и успели обзавестись многодетными семьями. В городе текстильщиков, где среди евреев более половины были бундовцами и коммунистами, и некоторые из братьев Коэнов, включая Авраама, в тайне от родителей вступали в левые, а то и комсомольские подпольные организации.
В то же время, в душе Авраам всю жизнь оставался приверженным к своим религиозным корням. "Пятницы" и другие заседания в Союзе начинались с чтения недельного раздела торы лично Авраамом Коэном.
Оккупация Польши фашистской Германией в сентябре 1939 года изменила всё. В Лодзи с каждым днём всё более бесчинствовали оккупанты, положение евреев становилось невыносимым, производились аресты и расстрелы. В начале ноября Аврааму удалось, переодевшись в крестьянскую одежду, бежать из Лодзи и, с помощью контрабандиста, переправиться на территорию, занятую Красной армией. Почти все родные и близкие Авраама оказались в гетто и погибли в фашистских концлагерях.
В Белостоке он записался в число желающих работать в СССР. После сбора урожая в Мо-гилёвской области трудился на минской фабрике вязальщиком. Вчерашний гражданин Польши не подлежал призыву в Красную армию. Он по своему желанию стал красноармейцем задолго до войны. Приняв Авраама за уроженца Могилёвской области, Минский военкомат направил его в стрелковое училище в городе Лубны. Здесь курсанта Коэна и застала война.
Автора книги война застала в Могилёвской области, где не так давно трудился Авраам. Правда, Борису было только шестнадцать, призыву он ещё не подлежал и на фронт попал позднее. А потом, уже в 80-х годах, работая зам. редактора "Мiнckaй прауды" на белорусском языке, Борис жил рядом с фабрикой "Красный текстильщик", на которой работал в 1940 году Авраам Коэн. Не только эти жизненные пересечения, но и фронтовые воспоминания, и ранения, и ныне – работа в Союзе инвалидов войны во благо этих достойных людей подвигли Бориса Перникова к созданию книги. Напрасно автор просит прощения у тех, кто знает героя книги свыше полувека и мог бы больше рассказать. Наоборот, спасибо Борису, что удалось "выжать" из скромного Коэна и собрать по крупицам известное, создав в результате вполне законченный образ этого сложного человека.
Курсант Коэн оказался в дивизии, формировавшейся в волынских лесах. "Подготовка диви-зии к боям – позорная страница истории войны. Стыд и позор Киевскому военному округу и всей Советской армии, посылавшей пушечное мясо на верную смерть", - писал А. Коэн в вос-поминаниях.
В первом же бою под Каневом его воинская часть была разгромлена. Многих командиров и бойцов судили, Коэн был направлен в штрафной батальон, был ранен, как говорится – "смыл вину (чью?) кровью" и, мало того, был награждён медалью "За отвагу".
Затем Авраам воевал в составе 1-й Гвардейской стрелковой дивизии, известной тем, что в ней воевало около двух тысяч евреев. Среди комсостава было около двухсот евреев, в том числе Герой Советского Союза майор Михаил Либман.
Шесть раз был ранен Авраам за время войны. Второе тяжёлое ранение он получил под Орлом, когда во время успешного наступления 1-й Гвардейской дивизии Коэн едва не лишился не только ноги, но и жизни. Третье тяжёлое ранение – под Кенигсбергом, в ту же правую ногу и в живот. Ещё три серьёзных ранения Авраам характеризует, как лёгкие. Войну он закончил с орденами Красной звезды и Отечественной войны 1-й степени, множеством фронтовых медалей. Уже в мирное время, кроме советских и российских боевых орденов и медалей к юбилеям, Авраам Коэн будет награждён и орденом Дружбы народов.
На Урале, где Авраам оказался на лечении после тяжёлого ранения, он познакомился с Ро-зой, а после войны разыскал её на Украине. В июле 45-го им обоим пришлось даже одежду одалживать на свадьбу. И затем – 52 года Роза была его другом и соратником, в том числе по работе в Союзе инвалидов. За эти годы выросли дети, внуки. К сожалению, Роза раньше мужа покинула этот мир. В последние годы Аврааму повезло: милая и заботливая женщина, и тоже Роза, вошла в его жизнь и в дом в Квар-Сабе, а дочь её стала и его дочерью.
Но вернёмся в трудные первые послевоенные годы. Всю свою энергию Авраам посвятил делу репатриации евреев на историческую родину. Вернувшись в Польшу, он становится чле-ном нелегальной организации "Бриха" и под угрозой ареста самоотверженно ведёт свою опас-ную работу. В его родном городе Лодзь – всего триста евреев. Воспоминания, связанные с его Катастрофой, сам Коэн назовёт "грустным и горьким рассказом об уничтожении еврейского города нацистским зверем, да будет стёрта память о нём".
Ещё осенью 1945 года Авраам познакомился на руинах гетто Лодзи с Ицхаком Зандманом, который уже тогда думал о том, как окружить заботой инвалидов войны. Затем были их встречи ещё в Европе.
В 1948 году семья Коэн переезжает в Израиль. Здесь Авраам встречается с Ицхаком в тель-авивском доме репатриантов "Шимон". Как пишет Коэн, "после официального создания Союза и его регистрации у военного коменданта Яффо был составлен первый Устав Союза… Вышел первый номер журнала "Голос инвалидов войны на идише, иврите и польском. Этот номер был посвящён увековечению памяти погибших. Ясно, что надо было заботиться о благополучии инвалидов войны, об их нуждах, о признании прав".
Участвуя в организации и активной работе Союза инвалидов войны, Авраам Коэн в эти го-ды значительную часть времени находится и за границей, в составе дипломатических миссий в Варшаве, Москве, Вене, занимаясь именно репатриацией восточноевропейских евреев, в том числе инвалидов. Нужно было рассказать людям правду об Израиле, вызвать симпатию к стране.
Как пишет в приветствии генерал П. Боград, в 60-е годы в Москве, "работая в посольстве, обладая незаурядным опытом общения с людьми, Коэну удалось наладить контакты с бывшими фронтовиками и узниками гетто. Одним из ярких примеров пропаганды еврейских традиций для советских людей, оторванных от еврейской жизни, было решение Авраама торжественно отметить бар-мицву сына в Московской хоральной синагоге. В ней и на прилегающих улицах собралось почти три тысячи человек. Позже они говорили, что были счастливы присутствовать на этом красивейшем обряде".

Раздражение советских властей по подобным поводам не в последнюю очередь повлияло на прекращение дипломатических отношений двух стран. Именно Коэн запирал двери закры-ваемого Посольства в Москве. В период алии 70-х годов, когда основной поток "прорвавшихся" направлялся через Вену, и сюда был направлен Авраам с той же миссией - способствовать скорейшему оформлению документов и отправке репатриантов в Израиль.
В воспоминаниях Авраама Коэна приводятся цифры состава руководимого им Союза инва-лидов войны против нацизма. Сразу после провозглашения государства прибыло около 500 инвалидов, а в 1954 году, когда был принят Закон о статусе инвалидов, из 800 поданных прошений было удовлетворено около 600. В 1956-60 годах, во время "алии Гомулки", из Польши прибыло до трёх тысяч инвалидов. В периоды алии 70-х, а затем и 90-х годов в страну прибыло около восьми тысяч. За 50 лет существования Израиля в Союзе инвалидов войны с нацизмом было зарегистрировано свыше 13500 человек, но и были большие потери: люди в возрасте и больные умирали. К 2006 году их осталось 6550 человек. Кроме того, к этому времени зарегистрировано 2700 вдов инвалидов, о которых также заботится Совет. Авраам Коэн как раз в последнее время добивался улучшения условий жизни жён и вдов инвалидов, но не успел завершить это святое дело. Остаётся только надеяться на его соратников и сподвижников в "эшелонах власти".
Работу Союза, и прежде всего самого Авраама Коэна, в области укрепления статуса инва-лидов войны трудно переоценить. Несмотря на 87-летний возраст, Авраам продолжал активно влиять и на кнессет, добиваясь справедливых законодательных актов. Вот что он писал в од-ном из последних номеров журнала воинов - инвалидов войны (их, кстати, вышло 174 номера) – Борис Перников приводит в книге эти слова, которые в журнале опубликованы под заголовком: "С мольбой и надеждой":
"Те, кто воевал в войне, закончившейся 61 год назад, - люди очень пожилые. В их положе-нии уже невозможно протестовать…для оказания давления на организации, где чиновники не скрывают безразличия… и даже лишают их льгот, предоставленных законом. Когда старикам невмоготу, они с надеждой и мольбой обращаются к депутатам кнессета… Мы искренне надеемся, что они встанут на защиту наших интересов…, что они помогут нам одолеть бюрократию, которая стала частью этой власти".
Авраам Коэн откровенно писал о том и о тех, кто мешает стране. Его знали и уважали и в стране, и в мире на самом высоком уровне. В конце книги – фото его дружеских бесед с Эзером Вейцманом и Шимоном Пересом, он – рядом с Ципи Ливни и Авигдором Либерманом. С Владимиром Путиным и Лехом Квасницким он беседует на русском и польском. Вот фото Авраама с послами Александром Бовиным и Геннадием Тарасовым, с Иосифом Кобзоном. А вот – та самая бар-мицва сына в Хоральной синагоге Москвы…
Проблемы инвалидов и ветеранов войны, пишет автор книги ещё в настоящем времени, ос-таются содержанием жизни А. Коэна. более 60-ти лет. Из них З0 лет, до самой кончины, он возглавлял Союз. В последнее время он был занят подготовкой закона о вдовах инвалидов войны.
Одно из направлений активной деятельности Авраама – увековечение памяти евреев – ве-теранов и инвалидов войны. С его участием воздвигнуты во многих городах памятники и обелиски, установлены мемориальные доски, издано немало книг памяти. Подготавливается серия книг – энциклопедический цикл "Против нацистского врага – бойцы рассказывают". Большой вклад вносится в создание и пополнение музея "Яд ва-Шем". Активно сотрудничает Союз, и прежде всего сотрудничал сам А. Коэн, со многими международными и иностранными организациями в деле увековечения жертв Катастрофы, подвигов и уроков войны.
По пятницам, после заседаний и решения вопросов, в том числе с гостями, а среди них бывали и послы, часто переходили в хорошо оборудованный клуб имени Ицхака Зандмана, где продолжалась задушевная встреча в честь юбиляров и гостей. Звучали и песни, от "Отпусти народ мой…" до "Вставай, страна огромная" и "Не стареют душой ветераны…". И одним из са-мых активных и "молодых" духом исполнителей был (что поделаешь – был) сам Авраам Коэн – человек большого сердца, служивший доброте, как пишет в послесловии к книге инвалид войны Дора Немировская.
В небольшой, но содержательной книге Борис Перников, опытный журналист, автор десят-ка книг, создал достаточно полную картину жизни и живой образ незаурядной личности Авраама Коэна. Книга "Страницы жизни" – весомый и своевременный вклад в память о "человеке, прожившем достойную, насыщенную, оставившую самые благодарные воспоминания жизнь", - как автор характеризует Авраама Коэна – пусть будет вечной добрая память о нём.

ЮНОША В БЕСКОЗЫРКЕ

Михаил Ринский

ЮНОША В БЕСКОЗЫРКЕ

Они видели многое.
Они совершали подвиги.
Жизнь их была полна приключений.
Джек Лондон.

Этот эпиграф автор заимствовал из повести Валентина Пикуля "Мальчики с бантиками". Эта повесть и роман писателя "Реквием каравану PQ-17" посвящены тяжёлому, опасному, но героическому периоду жизни и самого писателя, и героя нашего повествования – периоду Великой Отечественной войны.
Семёну Заллу было всего пятнадцать с небольшим, но он, как и все подростки в те суровые годы, мысленно был там, на фронте, где в эти напряжённые месяцы 1942 года решалось: "или-или". Обидно было Семёну: он чувствовал в себе силы и сноровку на все восемнадцать лет. Недаром занимался, помимо школы, ещё и в спортивной школе, и в кружках – любил лихие пля-ски. Может быть, и наследственность имела место: отец в гражданскую войну сражался в Первой конной армии Будённого. Словом, сын рвался в бой.
А в это время военно-морской флот воюющей страны был ослаблен огромными потерями не только боевых кораблей, но и моряков, уходивших с потопленных кораблей в морскую пехоту и погибавших в самых тяжёлых боях. Если в окопы можно было послать любого колхозника, в танк посадить после недолгого обучения шофёра, то на современный военный корабль требовались не просто закалённые здоровяки, но высококлассные опытные специалисты: уже в то время без сложной механики, новейшей автоматики, радио, акустической и навигационной аппаратуры корабль был и неэффективен, и обречён. Всю эту технику и оборудование в боях требовалось чётко, быстро и синхронно обслуживать, а при повреждениях корабля – самоотверженно восстанавливать в шторм, мороз, под накрывающими волнами. От "живучести", плавучести, манёвренности корабля зависели и их жизни.
С другой стороны, десятки тысяч подростков рвались в бой, и пределом их романтических порывов был флот. И в трудные для страны майские дни 1942 года приказом Наркома ВМФ ад-мирала Кузнецова", в целях создания кадров будущих специалистов, требующих длительного обучения и практики плавания на кораблях", создавалась Школа юнг. Приказ требовал комплектовать школу юношами 15-16 лет, исключительно добровольцами и с разрешения родителей.
Объявление о наборе в Школу юнг появилось и в Горьком (Нижнем Новгороде). Сёма слишком хорошо знал свою маму и имел все основания не быть уверенным в том, что она даст своё родительское разрешение. Подпись родителей требовалась на мобилизационном листке - одном из заполнявшихся бланков. Смекалистый Семён надписал на нём только свои основные данные и положил в почтовый адрес. Получилось, что он не добровольцем поступает в Школу юнг, а его призывают. Поплакав, мама подписала. С медкомиссией у Семёна проблем не было. По возрасту он подходил, в комсомол ещё принят не был, но этого приказ Наркома и не требовал.
И вот уже подростков из разных городов привозят в Архангельск в своём же домашнем одеянии. Временно поселяют в бараках. Проходят отборочный экзамен, ещё раз медкомиссию, У Семёна проблем нет, а вообще-то отсеивали многих, в том числе не подходящих и по возрасту. Будущему писателю Вале Пикулю шёл всего тринадцатый. Мама с сыном только-только вырвались из блокадного Ленинграда и направлялись, истощённые, к отцу, служившему во флоте комиссаром. Мама умерла на вокзале Архангельска, так и не увидев мужа. Валентин сам разыскал отца. Узнав от ребят проходившей группы, что они прибыли в Школу юнг, присоединился к колонне и прошёл экзамен благодаря знанию морского дела. Возрастной барьер преодолел как сын флотского комиссара – отца знали и уважали. Медкомиссию за него отчасти проходили новые друзья. Как раз в дни формирования Школы комиссар Пикуль попрощался с сыном и ушёл на фронт. Он так и не вернулся…
Отобранных ребят переодели в морскую форму. Бескозырки ещё были без ленточек. И вот уже вспомогательные суда флота везут юнг на Соловецкие острова, где и было решено раз-местить Школу. Уплывали, когда деревянный Архангельск горел после яростного налёта фаши-стской авиации. Три дня качки в штормовом море, и наконец они на Соловках, где ещё даже сохранилась вывеска: "СЛОН", что означало: "Соловецкий лагерь особого назначения". Совсем недавно он был ещё здесь. В те дни многие узники сражались в штрафбатах.
Вообщё, эти красивые острова, всего в 150 километрах от Полярного круга, с чудо-природой и мягким климатом, были выбраны для Школы юнг очень удачно .За пять веков с того времени, когда первые переселенцы из Великого Новгорода начали осваивать эти места, на островах выросли крепости – монастыри со своими храмами, заводами, верфями и даже типографией. Учебные кабинеты и руководство школы разместили в здании монастыря; рядом сами юнги построили себе огромные землянки – "кубрики", как их называли, каждая на две группы по 25 человек. В них и жили, и занимались юнги 1-го батальона, готовившего моряков, менее связанных с техникой. Здесь, к примеру, проходил подготовку рулевого Валентин Пикуль, Мо-ряков технических специальностей готовили во 2-м батальоне, размещавшемся в Кремле, в 12 километрах от 1-го. Здесь были все необходимые для подготовки образцы техники. Семён Залл был во 2-м батальоне, его обучали специальности "Артиллерийский электрик".
Подготовка была исключительно интенсивной. Было и общее образование по программе 7-10 классов, и специальные военные и технические предметы. Плавали, ходили в море на шлюпках и вельботах, на вёслах и на парусах. Учились стрелять. Командирский и преподавательский состав был сильный. Начальник Школы юнг капитан 1-го ранга Юрий Авраамов пользовался всеобщим уважением и любовью.
Питание было в общем достаточное. Много продуктов консервированных мясных - из Аме-рики и Англии. Масло, сахар, изюм – по нормам. Борщи, каши, сухофрукты. Когда дежурили на камбузе, - прихватывали что-нибудь себе и, конечно, друзьям. Ловили рыбу. Летом – грибы, ягоды.
Долгое время немцы не знали про Школу на Соловках: их самолёты пролетали мимо - бом-бить Архангельск. Что-то пронюхав, заслали шпионов – их выловили. Затем, очевидно, всё-таки узнав про Школу, пытались "выкурить" школу поджогами леса и, наконец, отравили воду в протоках между островами и каналах. Многие пострадали, но медики справились, причина была найдена и болезнь побеждена.
К осени 1943 года состоялось принятие присяги, точнее – клятвы, так как присягу по закону могли принять лишь после 18-ти лет. Сдали выпускные экзамены. Лучшие получали право вы-бора флотов и кораблей, куда их направляли служить. Наконец на бескозырки выдали ленты, но с надписью: "Юнга" и укороченные, - до достижения 18-летнего возраста. А в Школу уже прибывала смена – ребята 2-го выпуска. Всего Школа юнг, единственная в мире, подготовит 4 тысячи моряков. Из них выживет едва больше тысячи. Среди выпускников будут выдающиеся люди, о которых узнает вся страна. Например, замечательный бас ленинградского Кировского (Мариинского) театра оперы и балета Борис Штоколов.
Семён Залл был направлен артиллерийским электриком на эскадренный миноносец "Разъ-ярённый", один из семи эсминцев, входивших в Североморскую эскадру. В то время это была ещё эскадра, так как на Севере у СССР тогда не было "тяжёлых" кораблей. Лишь позднее англичане передали устаревшие линкор и крейсер, после чего Северный флот Союза стал отвечать этому названию. Основной задачей советских эсминцев была охрана караванов кораблей с союзнической помощью Советскому Союзу. От британских берегов до Медвежьих островов караваны охраняли британские и американские военные корабли. У Медвежьих островов их встречали советские эсминцы и конвоировали до советских портов. Всего эсминец "Разъярённый" совершил 38 таких походов. Участвовал также в обстрелах портов и войск противника вдоль побережья Финляндии и Норвегии.
Валентин Пикуль был направлен рулевым на эсминец "Грозный", на котором воевал до конца войны; затем был демобилизован из-за повреждения позвоночника.
На корабле у каждого матроса было несколько обязанностей, в зависимости от обстановки. Во время боя электрик – артиллерист Семён Залл занимал свой боевой пост в Центре автома-тической стрельбы (ЦАС), хорошо защищённом, герметически изолированном помещении. С ходового мостика, с командно-дальномерного поста в ЦАС передавались приказы и данные: курс, цель, прицелы. ЦАС обрабатывал данные и передавал команды на орудия. После их наведения загорались на пульте лампочки, подтверждавшие готовность всех орудий, и нажатием кнопки открывался залповый огонь.
Семёну повезло: он попал на отличный, более мощный эсминец, перебазированный с Ти-хоокеанского флота. Два корабля с Балтийского флота немцы потопили, один "разломило" в сильнейший шторм. Повезло ему и с комсоставом: был отличный капитан корабля Глеб Ва-сильев. И был отличный главный механик Розенштейн, отвечавший и за живучесть корабля (К сожалению, память Семёна не сохранила его имени). Благодаря хладнокровию командиров в смертельно опасной ситуации, их командам и умелым действиям экипажа корабль сохранил живучесть и не пошёл ко дну, когда 20 января 1945 года эсминец был торпедирован немецкой подводной лодкой. У корабля буквально оторвало 20 метров кормы. В этом бою из 150 членов экипажа корабля погибли 53 моряка , в том числе три юнги. И всё-таки корабль остался наплаву благодаря умелым действиям Розенштейна и его аварийной команды. "Разъярённый" потерял ход, но продолжал огонь двумя орудиями. В этой ситуации, когда недвижимый корабль и пришедшие ему на помощь могли оказаться лёгкой добычей подлодок врага, раненный эсминец был самоотверженно взят на буксир норвежским тральщиком, продемонстрировавшим дружбу и взаимопомощь на море. Из этой страны немцев к тому времени уже выбили. Один из советских тральщиков сопровождения всё-таки уничтожил в том бою вражескую подлодку. После боя на смену норвежцу пришёл эсминец "Разумный" и отвёл беспомощный корабль в один из пор-тов Финляндии, в то время уже прекратившей сопротивление. С нар. артистом СССР Б. Штоколовым, выпускником Школы юнг.
Оставшиеся до Дня Победы месяцы экипаж "Разъярённого" залечивал раны корабля. По-сле войны Семён Залл служил ещё пять лет на лидере "Баку" и в 1950 году был демобилизован в звании старшины 2-й статьи.
Грудь боевого моряка украшает много орденов и медалей. Ну а как, спрашиваю, моряки – евреи воевали? Не посрамили чести своего народа? В то время, говорит Семён, и не вспоми-нали о том, кто есть кто. Воевали на равных с полной отдачей. На "Разъярённом", кроме героя спасения корабля главного механика Розенштейна и самого Семёна Залла, было ещё несколько рядовых. Когда затем Семён служил на лидере "Баку", штурманом корабля был еврей. Всем известен командир подлодки – малютки Герой Советского Союза Израиль Фисанович, потопивший 13 вражеских кораблей и погибший в 1944 году при выполнении боевого задания. Немало и других достойных примеров евреев-моряков.
После демобилизации Семён Залл поступил в Воронежский техникум физкультуры, затем – в пединститут, получил диплом преподавателя анатомии и физвоспитания. Со временем переехал в Ригу, где к тому времени жила его мать, и продолжал преподавать до выхода на пенсию в 1986 году. С этого времени до 1990 года, до смерти Пикуля, по его просьбе занимался техническими вопросами обеспечения работы писателя, начиная от доставания дефицитной в то время бумаги и кончая договорённостями о издании книг писателя. Семён хранит все основные книги писателя, в том числе с его дарственными автографами.
Не раз Семён Залл участвовал во встречах ветеранов – североморцев и выпускников Шко-лы юнг. Репатриировался в Израиль в 1993 году. В Бат-Яме Семён – один из самых активных участников большой и полезной работы Союза моряков – ветеранов. Он – основной солист и танцор ансамбля "Морская душа". Есть у ветеранов – моряков и свой клуб "Морское братство". Флагман всей бат-ямовской морской "эскадры" – Капитан 1-го ранга Виктор Храмцов, бывший заместитель Начштаба Черноморского флота, послужной список которого уникален. Он командовал и подлодкой на Тихом океане, и эсминцем на Чёрном море. Но об этом совершенно особом человеке можно говорить бесконечно и писать целый роман.
Всё-таки сколько интереснейших, достойных не просто внимания, а изучения их жизни, подвигов и наследия ветеранов той войны живёт в нашем небольшом, но по-своему уникальном государстве. Низкий поклон и глубокое уважения этим замечательным людям.

Михаил Ринский (972) (0)3-6161361 (972) (0)54-5529955
rinmik@gmail.com
mikhael_33@012.net.il

ПОДВИГ-ДЕЛО ЕГО ЖИЗНИ (Леонид Имбрик)

Михаил Ринский

ПОДВИГ - ДЕЛО ЕГО ЖИЗНИ

…Иные, правда, жизнью будничной
Живут, не думая о подвиге,
Но в них таится подвиг будущий,
Как взрыв таится в дымном порохе…
Евгений Евтушенко
Леонид Имбрик немногословен и скромен. Но на груди у него – ордена Боевого Красного знамени, Александра Невского, Богдана Хмельницкого, ещё четыре ордена и множество ме-далей за взятие, в том числе Берлина. Четыре года его жизни - непрерывный подвиг, значение которого невозможно переоценить и за который ему и таким, как он, будут вечно бла-годарны человечество и наш народ. Знакомишься с ним, слушаешь его, смотришь фото и лишний раз убеждаешься в той достойной роли, которую сыграли сыны и нашего народа в решающей мировой битве с нацизмом.
Семейные корни Леонида – всё то же белорусское еврейское местечко, молодёжи которого военные и революционные потрясения начала ХХ века позволили вырваться на простор жизни и изменить её уклад. Отец Леонида, Михаил Имбрик как смолоду воевал на фронтах, а потом в рядах красных, так и задержался на долгие годы рядовым чекистского фронта. В революцион-ные годы женился он на скромной продавщице Анне – кто знает, может быть, она привлекла Михаила, помимо прочих достоинств, ещё и фамилией матери – Крупская, ничего, конечно, общего не имевшей с Надеждой Константиновной.
Вскоре у молодых родился сын Леонид. В 20-х годах Михаила перевели на новое место службы, в органы Харькова. Так и работал там рядовым, не знакомя подрастающего сына с ха-рактером своей деятельности. Леонид прилежно учился и хотя немалых успехов достиг в драм-кружке Дворца пионеров, но под влиянием романтики 30-х годов по окончании школы в 1939 году выбрал, как и многие его сверстники в то время, военную стезю – поступил в Харьковское артиллерийское училище, которое через год перевели в Сумы.
В июне 1941 года, буквально за неделю до начала войны, курсантов срочно отправили в Москву, где спешно формировался из курсантов специальный полк прорыва – ещё одно живое доказательство, что и войну предвидели, и готовились к ней, но, очевидно, представляли себе совсем другой сценарий войны. До её начала несколько дней находились на базе 1-го Московского военного училища. Успели выдать лейтенантскую форму, но ещё с курсантскими петлицами. Выдали новенькие винтовки. Но началась война, и всё переменилось.
Курсанта Имбрика направили под Брянск, в 753 полк тяжёлой артиллерии. Здесь присвоили звание лейтенанта и назначили командиром огневого взвода, на вооружении которого были две 152-миллиметровых гаубицы. Леониду повезло с командирами: полком командовал опытный майор Н. Григорьев, бывший старший преподаватель Артиллерийской академии имени Дзержинского. Командиром батареи был старший лейтенант Т. Плужников, выпускник той же академии. Между прочим, Т. Плужников учился вместе с Яковом Джугашвили, сыном Сталина, по-гибшим в немецком плену. Во время войны в Испании Плужников был в числе советников при командующем артиллерией республиканской армии.
Всего через два-три месяца Т. Плужников будет назначен сразу на должность командира одного из полков, и позднее ему будет присвоено звание Героя Советского Союза. А Леонид Имбрик будет назначен командиром батареи и пройдёт с нею по всем военным дорогам. Между тем, на фронт уйдёт и отец, Михаил Имбрик. Анна уедет в эвакуацию и, к сожалению, скончается от болезни во время войны.
Уже в первых боях под Смоленском, отражая мощные атаки танковых соединений Гудериа-на, взвод Леонида уничтожит 8 танков и 6 бронетранспортёров противника. Но потом пришлось отступать, чтобы не попасть в окружение, как это произошло с 1-й батареей, застрявшей в тылу врага. Пришлось её выручать: с огромным риском своими тягачами вывезли орудия в расположение полка. Для отступавших наших войск такие умелые и находчивые действия были отличными примерами. Под Рославлем, буквально перемолов большое количество танков и самоходных артиллерийских установок немцев, наша тяжёлая артиллерия преподала урок врагу и хороший пример показала и своим отступающим частям.
Потом были непрерывные бои, постепенно отступали к Москве, неся большие потери, но и уничтожая немало мощной техники немцев. За это время полк влился в 4-й Артиллерийский корпус под командованием генерала Игнатова - в дальнейшем и он станет Героем Советского Союза. Под Москвой 4-й арткорпус, и в его составе артиллеристы батареи Леонида Имбрика нанесли танковым частям немцев невосполнимые потери и вынудили их не только остановиться, но и отступить. В этих боях Леонид Имбрик будет тяжело контужен, но вернётся в строй.
Затем были ещё тяжелейшие битвы, в которых Ставка использовала 4-й арткорпус, кото-рый стал называться корпусом прорыва – резервом Главного командования. Самым тяжёлым было сражение на Курской дуге в июле 1943 года. На самом грозном участке, в районе станции Поныри, как пишет в своей книге Маршал Г.К.Жуков, был развёрнут 4-й арткорпус, имевший в своём составе 700 орудий и миномётов. Здесь же были расположены все основные силы фронтовой артиллерии. Плотность была невиданной до тех пор во всех мировых битвах: до 92 орудий и миномётов на километр фронта. На Центральном фронте вместе с командующим К. К. Рокоссовским был и лично Г. К. Жуков. В расположении 4-го арткорпуса находился командую-щий артиллерией фронта В. И. Казаков. И именно на этом важнейшем участке обороны действовала батарея Леонида Имбрика. Она не только участвовала в упреждающей артиллерийской контрподготовке ночью 5 июля 1943 года, но когда потрясённый, но грозный танковый кулак Гудериана обрушился в пять часов утра на нашу оборону, с честью выстояла, как и весь 4-й арткорпус. В первые же дни битвы противнику был нанесён такой урон, после которого он уже не смог восстановить силу своих ударов.
Именно в эти решающие дни Леонид Имбрик отличился особо. Его батарее было поручено уничтожить бронепоезд противника, прибывший на станцию Глазуновка, западнее Понырей, мощные тяжёлые орудийные установки которого были грозной силой. С позиций батареи бронепоезд, расположенный в низине, не просматривался. Леонид Имбрик лично, рискуя жизнью, поднялся на водонапорную башню станции Поныри и оттуда командовал и корректировал огонь батареи. Бронепоезд со всеми его семью установками был уничтожен, целый день продолжали взрываться его боеприпасы. Генерал Игнатов прибыл в расположение батареи и объявил благодарность всему личному составу, а Леонида Имбрика тут же наградил орденом Красной звез-ды.
Победа на Курской дуге была великой, но и потери были тяжёлыми, в том числе и в бата-рее Имбрика. Погибли сержанты Беспалько и Куценко, рядовые Гершман, Зильберман, многие другие. В батарее еврея Имбрика сражались и погибали бойцы разных национальностей. Буквально за несколько дней до победы в Берлине погиб отважный командир взвода разведки Том Байбулов. Одним из командиров взвода в батарее был Иосиф Абрамович Локшин. Всю войну прошёл с Леонидом верный его ординарец Рашид Мергазитов.
После победы под Курском Красная, теперь уже Советская армия с боями двигалась на за-пад. Невозможно описать в кратком очерке весь путь и все подвиги Леонида, да и память 85-летнего ветерана сохранила далеко не всё. Запомнились битвы за плацдармы на вражеском берегу при форсировании рек Днепр, Висла, Одер. Были и почётные награды, и представление Леонида Имбрика к звезде Героя. Когда после форсирования Вислы комадующий фронтом К. К. Рокоссовский, лично награждавший, вручил Имбрику вместо этого орден Боевого Красного знамени, начальник штаба, еврей, сказал: " – Лёня, не переживай, ты не от того родился"…К сожалению, и другие ветераны рассказывали о том, что не раз из-за политотделов и кадровиков задерживалось присвоение званий, снижалось достоинство наград.
Запечатлелось в памяти ветерана и освобождение польского города Люблина. Батарея Имбрика, поддерживавшая наступление танковой дивизии, заняла позиции на окраине города, всего в 25 метрах от лагеря смерти Майданека. Печи крематориев лагеря ещё дымились. На плацу, - писал Леонид, - с немецкой аккуратностью были складированы людские кости, отдельно - пирамида детской обуви, отдельно – одежда взрослых. Человеческие волосы – скирдами, как убирают на селе сено". Нашли 330 трупов. Остававшихся в живых, по словам местных жи-телей, фашисты увезли, буквально побросав в кузова машин детей, женщин, стариков, избитых и раздетых мужчин… Берлин, 1945 год
Леониду Имбрику посчастливилось участвовать в историческом прорыве обороны немцев в 60 километрах от Берлина, когда после мощнейшей артподготовки, в которой участвовал и 4-й арткорпус прорыва, ночью, при свете прожекторов советские войска взломали позиции ошарашенного невиданным манёвром врага и устремились к Берлину. Кровопролитные бои в Берлине, где приходилось стрелять прямой наводкой. Ветеран показывает фото своё и бойцов его батареи, снятые на ступенях Рейхстага. Все они оставили свои подписи на его стенах. 4-му атиллерийскому корпусу было присвоено имя "Берлинский". "... три весёлых друга"
Командир батареи Леонид Имбрик закончил войну в звании капитана. Позднее стал майо-ром. После победы служба продолжалась до 1949 года в Берлине, затем – ещё 10 лет воинской службы в Архангельске. Всего одна "звёздочка" на погонах прибавилась за 13 лет у офицера, так проявившего себя на фронтах войны. Конечно, продвижению по службе мешало отсутствие высшего образования. Но и здесь – та же причина. В Архангельске
После войны, в период службы в Берлине, командование направило способного офицера на учёбу в Артиллерийскую академию имени Дзержинского. Во время сдачи экзаменов сосед по столу признался, что вообще не понимает вопросов. Леонид дал ему списать, хотя ответы Лео-нида тому абитуриенту даже и не совсем подходили. В результате, сосед по столу был принят, а Леонида Имбрика в списке принятых не оказалось. Когда он вернулся в воинскую часть, командир бригады генерал М. И. Соболев удивился и спросил, почему он в части, а не в академии. Услышав ответ, порядочный генерал крепко выругался: "Вот сволочи…"
Отец с фронта вернулся в Харьков, работал уже не в органах, а переплётчиком. Приехав в отпуск к отцу в Харьков, Леонид познакомился и женился на харьковчанке и увёз её к месту службы. В Архангельске родились два сына. В 1959 году демобилизованный офицер возвра-тился в Харьков, устроился работать в строительное управление, параллельно учился на заоч-ном отделении строительного института. Тридцать лет проработал Имбрик в одном строитель-ном управлении мастером и инженером. С 1990 года Леонид – на пенсии, а с 1994-го – в Израиле, в Бат-Яме. Два его сына – в Харькове и в Киеве, там же внуки и правнуки. Но одна внучка, Валерия, в Иерусалиме, здесь она служила в ЦАХАЛе, здесь училась и стала адвокатом.
Парад ветеранов в День победы в Бат-Яме. Леонид Имбрик – в их числе. Семь боевых ор-денов и 18 медалей на его груди. Конечно, годы дают себя знать. И контузия: слабеют зрение, слух, память. Но продолжает напевать:

Не стареют душой ветераны –
Ветераны второй мировой.

Душевное спасибо им всем, нашим ветеранам, за спасение человечества, за спасение своего народа, за Государство Израиль.

Михаил Ринский (972) (0)3-6161361 (972) (0)54-5529955
rinmik@gmail.com
mikhael_33@012.net.il