понедельник, 27 августа 2007 г.

ВСЮ ЖИЗНЬ - ЛЮДЯМ И О ЛЮДЯХ (Борис Перников)


Михаил Ринский
ВСЮ ЖИЗНЬ - ЛЮДЯМ И О ЛЮДЯХ

Кумир журналиста и писателя Бориса Перникова -Эрнест Хемингуэй, портрет которого украшал его кабинет в Минске и, привезённый в Израиль, ныне над его столом в Петах - Тикве. Образец настоящего человека для председателя Комитета ветеранов и инвалидов войны с нацизмом города Петах-Тиквы Бориса Перникова - его старший товарищ по Союзу инвалидов Авраам Коэн, о котором он написал книгу. Пример для подражания у председателя городского отделения Белорусского землячества Бориса Перникова - создатель Союза ветеранов, отец председателя Землячества, подполковник Наум Альшанский, о котором он тоже писал неоднократно. Но главное - то, что сам герой нашего очерка - достойный пример для его современников и преемников.


Начало 1920-х годов. Только недавно заключён Брестский договор. Ещё не утихли страсти гражданской войны. Но уже всколыхнулось еврейское местечко. Ещё в Первую мировую начался отток жителей из прифронтовых мест, а после гражданской, когда провозгласили Новую экономическую политику - НЭП, - многие евреи из полуголодных белорусских местечек устремились в города.
Мордухай Перников ещё до Первой мировой работал на спиртзаводе у помещика. Физически сильный еврей ни в чём не уступал работягам. В годы голода и эпидемий после гражданской потерявший жену, Мордухай остался в своём местечке Червень, что километрах в сорока от Минска, с тремя сыновьями и дочерью на руках. Без мужа осталась, с двумя дочерьми, и Рахиль Ривкинд из близлежащего городка Березино. Судьба их свела. Поначалу попытался Мордухай в Минске зарабатывать на хлеб, стал было извозчиком. Но со временем всё-таки осели в Березине, где Мордухай работал технологом на государственном спиртзаводе. Рахиль подрабатывала шитьём. В 1925 году в их сводной семье родился сын Борис.
Жили небогато. Рахиль старалась соблюдать в доме еврейские традиции. Говорили родители и старшие дети на идише. Отмечали еврейские праздники. Рахиль вкусно готовила к праздникам традиционные еврейские блюда. Сама она очень красиво пела на идише. Борис помнит и дедушку - клейзмера, учившего внука играть на скрипке.
В конце 30-х годов, когда везде и всюду мерещились враги, попытались и Мордухаю «пришить» дело - приписать чужую вину за аварию на заводе. Обошлось, но с завода отцу пришлось уйти и устроиться на фабрику дрожжей, недалеко от Червеня. Домой приезжал раз в неделю.
В то же время, жизнь и советская школа брали своё. Борис всё больше времени проводил среди друзей и стал к окончанию школы комсомольским вожаком. Как раз в мае 1941-го Борис получил аттестат и в июне приехал к старшему брату Лёве в Минск - подавать документы в университет, на журналистское отделение. Начавшаяся война заставила срочно вернуться в Березино. Полная неразбериха первых дней войны; быстрое приближение врага; действия немецких диверсантов в тылу; бегство советских и партийных органов... Всё это воочию наблюдал и пережил 16-летний юноша, пытавшийся даже, как его учили, «получив указание» и назначение, быть полезным. Для этого даже до Могилёва добрался на попутной машине. Сам был свидетелем, как военные останавливали и проверяли машины, вылавливая вражеских диверсантов, и подозреваемых расстреливали на месте. Доехал до обкома комсомола, но обращаться уже было не к кому.
По счастью, Борису удалось встретить отца и мать. Мордухай, человек уже пожилой, надеясь на «добродушие» немцев, памятное ему с 1-й мировой, решил остаться дома, в Березине. Он довёз Рахиль до Белынич, где они и встретили сына. Больше Борис отца не видел: Мордухай вернулся - и, конечно, был, вместе с другими евреями зверски убит в Березине. Рахиль с Борисом одним из последних поездов эвакуировались в Тамбовскую область, а затем в Узбекистан. В городе Ленинске Борис начал работать ткачом на фабрике, получая вместо зарплаты по пять метров шёлка в неделю.
Но вскоре пришедшего в военкомат добровольца направили в Наманган, в Харьковское пехотное училище. И вот, наконец, Борис Перников - в 20-й парашютно-десантной бригаде, дислоцированной в городе Дмитрове, под Москвой. Готовятся к параду на Красной площади, но неожиданно следует приказ - отправляют на фронт. Когда эшелоны были уже на пути в Мурманск для дальнейшей переправки морем в помощь союзникам, затягивающим открытие второго фронта, те всё-таки 6 июня 1944 года переправляются через Ламанш, и 20-ю парашютно-десантную бригаду «поворачивают» на Карельский фронт. Ещё не вступив в бой, несли потери: финны в тылу наших войск захватывали «языков», использовали снайперов-«кукушек». Наконец, после двухчасовой «обработки» позиций врага, пошли в мощное наступление, с ходу форсировав реку Свирь. Захват огромных складов, городов противника. Кровавые потери и грандиозные пиры. 3 июля 1944 года, в день рождения Бориса, передают: освобождён его родной Минск. Радуясь этому, Борис ещё не знает, что гитлеровцы убили его отца и сестру, повесили брата Якова. Погибло и много других родных и близких. За время оккупации в Белоруссии погибли почти все евреи и каждый четвёртый житель республики.



А всего через пять дней после двойной даты Борис Перников получил тяжёлое ранение – подорвался на мине. Четыре дня лежали сотни раненых в лесу, прежде чем переправили на баржах через Ладогу. Затем госпиталь в Тихвине, потом длительное лечение в Кировской области. Предложили остаться секретарём райкома комсомола - отказался: тянет домой, в Минск, в родное Березино: скорей бы узнать, что с отцом, с родными. И вот, ещё на костылях, через Москву - домой. Нашёл маму. Только маму.
Рана ещё болела, гноилась. Но надо было жить. Решил сдавать в юридический институт: фронтовики - вне конкурса. Сдал и поступил, но товарищ переманил - перешёл в физкультурный, с «освобождением от практических занятий до полного выздоровления». Но, найдя мать, пошёл работать в стройконтору МВД - предоставили какую-никакую «жилплощадь» в разрушенном здании бывшего Еврейского театра. Здесь же, во дворе, был лагерь немецких военнопленных, с которыми Борис, положив парабеллум в карман, выезжал на лесозаготовки. Можно представить чувства, которые в то время питал к фашистам еврей Перников, но - что поделаешь: в разрушенном Минске больше негде было получить крышу над головой.
Ещё в эвакуации Перниковы жили рядом с семьёй одноклассницы Бориса Неллы, и уже в Минске Борис с Неллой сблизились, сыграли свадьбу и затем прожили вместе свыше 40 лет. В 1947 году у них родилась первая дочь Рита.
Учёбу Борис продолжил на вечернем отделении Политехнического института. Но тяга к перу ещё с довоенных времён всё-таки взяла своё: Борис поступил в университет на факультет журналистики, подрабатывая к стипендии корректорским трудом. Пятилетний срок учёбы Перников закончил за четыре года, сдав экстерном за третий курс, и был направлен в Кировск Бобруйской области сразу на должность редактора районной газеты.
В республиканском ЦК пообещали перевести Бориса в Минск через год-два, но два года растянулись на двадцать. После скромного Кировска с убогим типографским оборудованием был несколько лет редактором в Любани. За эти годы, в 1953 году, семья приросла ещё одной дочерью Леной. Потом в Солигорске работал редактором объединённой межрайонной газеты (на четыре района). Затем - бывший областной, а потом - райцентр Молодечно на бывшей польской земле, где снова - единая газета на город и район. Многое пережил за эти годы: то претензии влиятельных лиц, то посерьёзнее - подозрения в сионизме, то прямые намёки путём подчёркивания отчества Мордухович... Автору этого очерка , по отчеству - Мордковичу, подобное очень хорошо знакомо: тоже подчёркивали... Как и Бориса, «в обиходе» величали Марковичем. Как к специалистам и людям, к обоим относились хорошо. Но рост придерживали те, кому это было положено по штату...
Только через двадцать лет работы в районной печати Борису Перникову предложили пост заместителя редактора «Miнскай прауды» на белорусском языке. Это уже был серьёзный номенклатурный пост в партийной иерархии республики. И очень ответственный. Требования были здесь несравненно выше и с политической, и с творческой точек зрения. Не раз приходилось обращаться к наставлениям своего кумира Эрнеста Хемингуэя: «Колонка в газете - ежеутренний заменитель бессмертия». Конечно, в условиях работы Бориса трудно было следовать столь высоким канонам. Зато постоянно приходилось помнить другую заповедь : «Человеку нужно два года, чтобы научиться говорить, и пятьдесят лет - чтобы научиться молчать». Особенно приходилось наступать себе на горло, когда в стране шёл разгул дел «космополитов», «врачей»...
За годы работы в журналистике у Бориса было немало встреч с интереснейшими людьми. К примеру с легендарным Кириллом Орловским. Герой войны в Испании, Орловский в годы войны был одним из видных руководителей партизанской борьбы. Подорвался на мине, и ему пришлось ампутировать руки: одну - до предплечья, другая осталась без кисти. Причём руку пилили пилой, весь наркоз - стакан спирта. Этот мужественный, волевой человек возглавил после войны мощное передовое хозяйство, построив многое для колхоза руками пленных немцев. Герой соцтруда и депутат Верховного совета страны, Орловский не боялся и мог в открытую ругать в республике кого угодно, напрямую выходя на Москву, если что-нибудь нужно было «пробить» для его колхоза «Рассвет».
Другая выдающаяся личность - директор передового совхоза «Любань» Вилейского района Евгений Миронович, Герой Соцтруда. Когда его выбирали в Верховный совет СССР, он в анкете написал: «Миронович Евгений Фёдорович, русский, выходец из бедной еврейской семьи. Отец Финкельштейн - еврей. Брат Финкельштейн - еврей». Биография его оригинальна. В войну Финкельштейн, командир партизанского отряда, потерявший всю семью, был особо беспощаден к фашистам, которые за его голову назначили цену 25 тысяч рейхсмарок. Финкельштейн и его русский друг в отряде Миронович дали клятву: если один погибает, другой продолжает жить под его фамилией. Так и произошло. Так и приняла избирательная комиссия такую анкету. Приняли и ЦК, и Совмин, из уважения к подвигу героя - партизана. Подготовленные Борисом Перниковым «Записки партизанского командира» Мироновича печатался в шести номерах газеты «Мiнска прауда», а затем был издан отдельной книгой. В тех условиях это было смелым шагом Перникова и как журналиста, и тем более как редактора.
Многолетняя дружба связывала Бориса с известным литовским журналистом Антанасом Марцинкявичюсом. Партизан-командир Миронович рассказывал Перникову, что многие полицейские гарнизоны оккупантов в дни войны были укомплектованы литовцами, одними из самых активных в репрессиях. Марцинкявичюс до конца жизни оставался другом еврейского народа. Уже в Израиле Борис Перников опубликовал в «Новостях недели» статью Марцинкявичюса, напечатанную в Литве, где он выступает против реабилитации Ландсбергисом 20 тысяч литовских эсэсовцев и приводит ужасную сцену массового убийства евреев литовскими фашистами, свидетелем которой был отец Марцинкявичюса.
Многое может рассказать, и многое уже рассказал Борис Перников о своих сорока годах в белорусской журналистике. Всё изменилось в конце 80-х годов, когда из-за совершенно неожиданной и неоправданной жалобы Борис не счёл возможным для себя оставаться в редакции и перевёлся на должность референта Министра культуры Белоруссии, которым тогда был его однокурсник по университету Юрий Михневич. Вскоре, в 1990 году, дочь Лена с мужем и двумя детьми уехали в США, к ним позднее - и бывшая жена Нелла. В 1991 году в Израиль репатриировалась с семьёй и старшая дочь Рита. В Минске Борис остался один, без близких, но с многочисленными друзьями. Конечно, противоречивых мыслей было немало. Лена звала в США и даже начала оформлять вызов отцу. Но всё изменилось, когда врачи поставили Борису диагноз серьёзной болезни. Понимая положение Бориса, друзья - сослуживцы помогли ему в кратчайший срок оформить документы для выезда на ПМЖ в Израиль. Здесь сначала усомнились в диагнозе, но затем операцию сделали. И вот Борис Перников уже 15-й год в нашей стране. Как говорится - «не сглазить».
Все эти годы активная жизнь Бориса, насыщенная до предела, не даёт ему времени для серьёзного занятия своим здоровьем, несмотря на немолодой возраст. Да он и сам не даёт себе скучать: не успел обосноваться в Петах - Тикве и придти в себя после болезни, как создал и возглавил городское объединение выходцев из Белоруссии. Тепло отзывается Борис о Председателе Всеизраильского Объединения Михаиле Альшанском, объединяющем работу 33-х территориальных Комитетов Белорусского землячества. Говоря о Михаиле, Борис с большим уважением вспоминает его отца, подполковника Наума Альшанского, фронтовика, отважного борца за свободу эмиграции евреев в свою страну, одного из создателей Всеизраильского Союза ветеранов войны.
Ежегодные встречи землячества в лесу Бен-Шемен - настоящий «смотр боевых сил» и праздник, на который съезжается со всей страны по несколько тысяч человек. Приезжают министры и депутаты Кнессета. Приезжают и Послы Республики Беларусь. Борис не раз принимал послов в Петах-Тикве, был и у них в гостях.
В 2007 году «белорусы» Петах-Тиквы участвовали в ежегодной лесной встрече без своего председателя: в этот день, 8 апреля, Израиль прощался с Председателем Союза воинов и партизан - инвалидов войны с нацизмом Авраамом Коэном. И Борис Перников обязан был не только по долгу, но по зову собственного сердца отдать должное этому человеку.



Но вернёмся к первым месяцам пребывания Бориса в стране. Пройдя комиссию и получив инвалидность по фронтовому ранению и пенсию инвалида, он стал членом Союза воинов и партизан - инвалидов войны с нацизмом и был избран в Комитет Петах - Тиквы. После кончины активного председателя Михаила Ройтмана Борис Перников возглавил и этот городской Комитет и стал членом ЦК Союза инвалидов. Бориса, как журналиста и писателя, настолько увлекла личность Авраама Коэна, что он решил, собрав воспоминания Коэна и с трудом уговорив его дать интервью, дополнив воспоминания и впечатления собственные, выпустить книгу, посвящённую этому неутомимому борцу во благо людей. Возраст и состояние здоровья героя книги заставляло автора торопиться, и интуиция, к сожалению, оказалась права: книга «Страницы жизни» вышла за две недели до кончины Авраама.
Эта книга - часть того многого, что успел сделать в Израиле журналист и писатель. Продолжив профессиональную свою работу в Петах-Тикве, Борис выпускал небольшие газеты «Вестник Дома Оле», «Надежда Петах-Тиквы», писал статьи в центральные русскоязычные газеты. А потом перешёл к книгам. Два сборника «На войне как на войне», изданные Борисом в 2002 и 2006 годах, содержат рассказы - воспоминания десятков бывших фронтовиков - инвалидов войны, в том числе Авраама Коэна, Михаила Ройтмана и самого Бориса Перникова. Книги, красиво оформленные, с большим количеством иллюстраций - отличный вклад в дело увековечения подвигов воинов - евреев в годы войны с нацизмом.
«Однажды я был», изданная в2003 году, - книга воспоминаний Бориса Перникова о различных периодах и эпизодах его нелёгкой, но интересной жизни. Очень красивое название,. Неясно только, почему «был». Он и сейчас активен, осуществляя своё желание, как он пишет в этой книге, «закат превратить в восход». В книге - много отличных фотографий, как назвал Борис - фотолетопись, начиная с семейных и кончая фото встреч с высокими государственными деятелями, послами...
В 2004 году Борис Перников выпускает следующую книгу - «Мои песочные часы». В ней - очерки, скорей даже рассказы, зарисовки с натуры художника с острым, наблюдательным глазом. Как бы её продолжение - вышедший в 2005 году сборник «Блуждающая душа», в которой автор, по его словам, продолжает « искать какую-то истину, загадки человеческого существа».
Итак, в год - по книге. Если учесть большую общественную работу автора и, конечно, его возраст, - можно сказать, что это - достойный жизненный апофеоз. Но - не финал: у писателя Перникова ещё немало творческих замыслов. Борис может в полной мере испытывать жизненное удовлетворение. У деда выросли и состоялись четыре внука, по два в США и в Израиле. Конечно, каждому хотелось бы , чтобы близкие были рядом. Но так уж разбросала история людей на стыке тысячелетий, и отнюдь не только наш народ.
Творческие успехи писателя Бориса Перникова - это несомненно и победа его духа, если учесть физическое состояние его, израненного войной и пережившего не один медицинский катаклизм. А как писал его кумир Эрнест Хемингуэй, «тот, кто выигрывает войну, никогда не перестанет воевать». Так что - новых побед Вам, а для этого - доброго здоровья, дорогой Борис.

Михаил Ринский 03-6161361 о545-529955

пятница, 27 июля 2007 г.

НЕДОПИСАННЫЕ СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ (Авраам Коэн)

Михаил Ринский
НЕДОПИСАННЫЕ СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ (Авраам Коэн)
Книга Бориса Перникова
о герое очерка

В апреле 2007 года ушёл из жизни замечательный человек, известный и уважаемый не только в Израиле, но и во многих странах мира, Председатель Союза воинов и партизан - инвалидов войны с нацизмом Авраам КОЭН. В конце марта он успел получить первые экземпляры тёплой и задушевной книги "СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ", написанной о старшем друге и наставнике журналистом и писателем Бориса Перниковым. Автор этих строк писал рецензию на неё, когда пришла эта скорбная весть… С болью в сердце пришлось изменить настоящее время на прошедшее и, конечно, более подробно рассказать о большой, содержательной, полностью отданной людям жизни этого неординарного человека. Ему было 87 лет.
Скромное название прижизненной книги о Аврааме Коэне и отсутствие фамилии автора на обложке представляются и символичными, и не случайными: действительно, и герой книги, и её автор, при всей их разносторонней деятельности и активности, исключительно скромные в жизни люди. Приходится добавить: герой книги – был, автор книги – есть. И спасибо ему, что он успел отдать должное замечательному человеку ещё при его жизни. В личной беседе Борис сказал автору статьи, что торопился, потому что чувствовал… Он и сам, как и все друзья – ветераны войны, уже в довольно пожилом возрасте.
Авраама Коэна знают многие и в Израиле, и во многих странах. То, что сделал он для стра-ны в своё время и что продолжал делать для её граждан, более других нуждающихся в её поддержке, – это само по себе уже, по словам Евгения Евтушенко, "подвиг, рассредоточенный во времени". В то же время, захожу в интернет, - и на столь же скромном сайте Союза воинов-инвалидов сведения о его председателе черпаю разве что из уважительного поздравления Ав-рааму Коэну с 85-летием от российского сподвижника ветеранского движения, к сожалению, ныне уже тоже покойного друга юбиляра генерал-майора Петра Бограда.
Свой приветственный адрес от имени всех ветеранов России генерал начинает словами: "Меня поражает в этом человеке редкий талант руководителя, умение быстро решать сложные вопросы, постоянная неутомимая забота о людях…". Из воспоминаний самого Авраама трудно сделать такой вывод: говоря об успехах созданного Ицхаком Зандманом и им Союза, он не употребляет местоимения "Я", - только "МЫ".
Скуп на похвалы себе и автор книги, один из сподвижников Авраама, профессиональный журналист и писатель, председатель Комитета Союза воинов - инвалидов Петах-Тиквы Борис Перников. А ведь и он, как и герой его книги, и отважно воевал, и имеет несколько ранений, в том числе тяжёлые, и вместе со своим старшим товарищем и кумиром боролся и успешно отстаивал права тех, кто доверил им и свои голоса, и здоровье, а порою и жизнь. И здесь пришлось изменить настоящее на прошедшее время. Но для Бориса, как и всех друзей Авраама по Союзу, остаются настоящее и будущее – им необходимо продолжить и осуществить замыслы своего вожака, хотя без него это будет ещё более сложной задачей.
Слова "Кумир" в книге нет, этим словом я охарактеризовал отношение к Аврааму со сторо-ны не только Бориса, но и других "товарищей по оружию", которое я почувствовал из личных высказываний. Он для сподвижников – живой пример. С глубоким уважением – иное отношение к Аврааму трудно представить – пишет автор об эпизодах очень непростой жизни героя книги. Приводит и воспоминания Авраама Коэна, начиная с родословной семьи польских евреев. Отец, Шмуэль Коэн, сын потомственного раввина городка Амиазда, 1894 года рождения, был единственным сыном из девяти детей раввина. Бабушка была родом из гурских хасидов; сама она и все её братья и сёстры погибли в период Катастрофы.
Мать Авраама, Дора-Либа, была дочерью раввина городка Томашова. Бабушка умерла при родах одиннадцатого ребёнка, сына Мендла, который станет руководителем хабатской ешивы в Варшаве и Лодзи, назначенным на должность раввином гетто Лодзи Ромковским.
Авраам Коэн родился в 1920году в польском городке Петраков-Трибольском. С семилетнего возраста жил в Лодзи, городе, треть населения которого, свыше 200 тысяч, составляли евреи. Братья Авраама, как и он сам, учились в ешивах, старшие занимались торговлей и успели обзавестись многодетными семьями. В городе текстильщиков, где среди евреев более половины были бундовцами и коммунистами, и некоторые из братьев Коэнов, включая Авраама, в тайне от родителей вступали в левые, а то и комсомольские подпольные организации.
В то же время, в душе Авраам всю жизнь оставался приверженным к своим религиозным корням. "Пятницы" и другие заседания в Союзе начинались с чтения недельного раздела торы лично Авраамом Коэном.
Оккупация Польши фашистской Германией в сентябре 1939 года изменила всё. В Лодзи с каждым днём всё более бесчинствовали оккупанты, положение евреев становилось невыносимым, производились аресты и расстрелы. В начале ноября Аврааму удалось, переодевшись в крестьянскую одежду, бежать из Лодзи и, с помощью контрабандиста, переправиться на территорию, занятую Красной армией. Почти все родные и близкие Авраама оказались в гетто и погибли в фашистских концлагерях.
В Белостоке он записался в число желающих работать в СССР. После сбора урожая в Мо-гилёвской области трудился на минской фабрике вязальщиком. Вчерашний гражданин Польши не подлежал призыву в Красную армию. Он по своему желанию стал красноармейцем задолго до войны. Приняв Авраама за уроженца Могилёвской области, Минский военкомат направил его в стрелковое училище в городе Лубны. Здесь курсанта Коэна и застала война.
Автора книги война застала в Могилёвской области, где не так давно трудился Авраам. Правда, Борису было только шестнадцать, призыву он ещё не подлежал и на фронт попал позднее. А потом, уже в 80-х годах, работая зам. редактора "Мiнckaй прауды" на белорусском языке, Борис жил рядом с фабрикой "Красный текстильщик", на которой работал в 1940 году Авраам Коэн. Не только эти жизненные пересечения, но и фронтовые воспоминания, и ранения, и ныне – работа в Союзе инвалидов войны во благо этих достойных людей подвигли Бориса Перникова к созданию книги. Напрасно автор просит прощения у тех, кто знает героя книги свыше полувека и мог бы больше рассказать. Наоборот, спасибо Борису, что удалось "выжать" из скромного Коэна и собрать по крупицам известное, создав в результате вполне законченный образ этого сложного человека.
Курсант Коэн оказался в дивизии, формировавшейся в волынских лесах. "Подготовка диви-зии к боям – позорная страница истории войны. Стыд и позор Киевскому военному округу и всей Советской армии, посылавшей пушечное мясо на верную смерть", - писал А. Коэн в вос-поминаниях.
В первом же бою под Каневом его воинская часть была разгромлена. Многих командиров и бойцов судили, Коэн был направлен в штрафной батальон, был ранен, как говорится – "смыл вину (чью?) кровью" и, мало того, был награждён медалью "За отвагу".
Затем Авраам воевал в составе 1-й Гвардейской стрелковой дивизии, известной тем, что в ней воевало около двух тысяч евреев. Среди комсостава было около двухсот евреев, в том числе Герой Советского Союза майор Михаил Либман.
Шесть раз был ранен Авраам за время войны. Второе тяжёлое ранение он получил под Орлом, когда во время успешного наступления 1-й Гвардейской дивизии Коэн едва не лишился не только ноги, но и жизни. Третье тяжёлое ранение – под Кенигсбергом, в ту же правую ногу и в живот. Ещё три серьёзных ранения Авраам характеризует, как лёгкие. Войну он закончил с орденами Красной звезды и Отечественной войны 1-й степени, множеством фронтовых медалей. Уже в мирное время, кроме советских и российских боевых орденов и медалей к юбилеям, Авраам Коэн будет награждён и орденом Дружбы народов.
На Урале, где Авраам оказался на лечении после тяжёлого ранения, он познакомился с Ро-зой, а после войны разыскал её на Украине. В июле 45-го им обоим пришлось даже одежду одалживать на свадьбу. И затем – 52 года Роза была его другом и соратником, в том числе по работе в Союзе инвалидов. За эти годы выросли дети, внуки. К сожалению, Роза раньше мужа покинула этот мир. В последние годы Аврааму повезло: милая и заботливая женщина, и тоже Роза, вошла в его жизнь и в дом в Квар-Сабе, а дочь её стала и его дочерью.
Но вернёмся в трудные первые послевоенные годы. Всю свою энергию Авраам посвятил делу репатриации евреев на историческую родину. Вернувшись в Польшу, он становится чле-ном нелегальной организации "Бриха" и под угрозой ареста самоотверженно ведёт свою опас-ную работу. В его родном городе Лодзь – всего триста евреев. Воспоминания, связанные с его Катастрофой, сам Коэн назовёт "грустным и горьким рассказом об уничтожении еврейского города нацистским зверем, да будет стёрта память о нём".
Ещё осенью 1945 года Авраам познакомился на руинах гетто Лодзи с Ицхаком Зандманом, который уже тогда думал о том, как окружить заботой инвалидов войны. Затем были их встречи ещё в Европе.
В 1948 году семья Коэн переезжает в Израиль. Здесь Авраам встречается с Ицхаком в тель-авивском доме репатриантов "Шимон". Как пишет Коэн, "после официального создания Союза и его регистрации у военного коменданта Яффо был составлен первый Устав Союза… Вышел первый номер журнала "Голос инвалидов войны на идише, иврите и польском. Этот номер был посвящён увековечению памяти погибших. Ясно, что надо было заботиться о благополучии инвалидов войны, об их нуждах, о признании прав".
Участвуя в организации и активной работе Союза инвалидов войны, Авраам Коэн в эти го-ды значительную часть времени находится и за границей, в составе дипломатических миссий в Варшаве, Москве, Вене, занимаясь именно репатриацией восточноевропейских евреев, в том числе инвалидов. Нужно было рассказать людям правду об Израиле, вызвать симпатию к стране.
Как пишет в приветствии генерал П. Боград, в 60-е годы в Москве, "работая в посольстве, обладая незаурядным опытом общения с людьми, Коэну удалось наладить контакты с бывшими фронтовиками и узниками гетто. Одним из ярких примеров пропаганды еврейских традиций для советских людей, оторванных от еврейской жизни, было решение Авраама торжественно отметить бар-мицву сына в Московской хоральной синагоге. В ней и на прилегающих улицах собралось почти три тысячи человек. Позже они говорили, что были счастливы присутствовать на этом красивейшем обряде".



Раздражение советских властей по подобным поводам не в последнюю очередь повлияло на прекращение дипломатических отношений двух стран. Именно Коэн запирал двери закры-ваемого Посольства в Москве. В период алии 70-х годов, когда основной поток "прорвавшихся" направлялся через Вену, и сюда был направлен Авраам с той же миссией - способствовать скорейшему оформлению документов и отправке репатриантов в Израиль.
В воспоминаниях Авраама Коэна приводятся цифры состава руководимого им Союза инва-лидов войны против нацизма. Сразу после провозглашения государства прибыло около 500 инвалидов, а в 1954 году, когда был принят Закон о статусе инвалидов, из 800 поданных прошений было удовлетворено около 600. В 1956-60 годах, во время "алии Гомулки", из Польши прибыло до трёх тысяч инвалидов. В периоды алии 70-х, а затем и 90-х годов в страну прибыло около восьми тысяч. За 50 лет существования Израиля в Союзе инвалидов войны с нацизмом было зарегистрировано свыше 13500 человек, но и были большие потери: люди в возрасте и больные умирали. К 2006 году их осталось 6550 человек. Кроме того, к этому времени зарегистрировано 2700 вдов инвалидов, о которых также заботится Совет. Авраам Коэн как раз в последнее время добивался улучшения условий жизни жён и вдов инвалидов, но не успел завершить это святое дело. Остаётся только надеяться на его соратников и сподвижников в "эшелонах власти".
Работу Союза, и прежде всего самого Авраама Коэна, в области укрепления статуса инва-лидов войны трудно переоценить. Несмотря на 87-летний возраст, Авраам продолжал активно влиять и на кнессет, добиваясь справедливых законодательных актов. Вот что он писал в од-ном из последних номеров журнала воинов - инвалидов войны (их, кстати, вышло 174 номера) – Борис Перников приводит в книге эти слова, которые в журнале опубликованы под заголовком: "С мольбой и надеждой":
"Те, кто воевал в войне, закончившейся 61 год назад, - люди очень пожилые. В их положе-нии уже невозможно протестовать…для оказания давления на организации, где чиновники не скрывают безразличия… и даже лишают их льгот, предоставленных законом. Когда старикам невмоготу, они с надеждой и мольбой обращаются к депутатам кнессета… Мы искренне надеемся, что они встанут на защиту наших интересов…, что они помогут нам одолеть бюрократию, которая стала частью этой власти".
Авраам Коэн откровенно писал о том и о тех, кто мешает стране. Его знали и уважали и в стране, и в мире на самом высоком уровне. В конце книги – фото его дружеских бесед с Эзером Вейцманом и Шимоном Пересом, он – рядом с Ципи Ливни и Авигдором Либерманом. С Владимиром Путиным и Лехом Квасницким он беседует на русском и польском. Вот фото Авраама с послами Александром Бовиным и Геннадием Тарасовым, с Иосифом Кобзоном. А вот – та самая бар-мицва сына в Хоральной синагоге Москвы…
Проблемы инвалидов и ветеранов войны, пишет автор книги ещё в настоящем времени, ос-таются содержанием жизни А. Коэна. более 60-ти лет. Из них З0 лет, до самой кончины, он возглавлял Союз. В последнее время он был занят подготовкой закона о вдовах инвалидов войны.
Одно из направлений активной деятельности Авраама – увековечение памяти евреев – ве-теранов и инвалидов войны. С его участием воздвигнуты во многих городах памятники и обелиски, установлены мемориальные доски, издано немало книг памяти. Подготавливается серия книг – энциклопедический цикл "Против нацистского врага – бойцы рассказывают". Большой вклад вносится в создание и пополнение музея "Яд ва-Шем". Активно сотрудничает Союз, и прежде всего сотрудничал сам А. Коэн, со многими международными и иностранными организациями в деле увековечения жертв Катастрофы, подвигов и уроков войны.
По пятницам, после заседаний и решения вопросов, в том числе с гостями, а среди них бывали и послы, часто переходили в хорошо оборудованный клуб имени Ицхака Зандмана, где продолжалась задушевная встреча в честь юбиляров и гостей. Звучали и песни, от "Отпусти народ мой…" до "Вставай, страна огромная" и "Не стареют душой ветераны…". И одним из са-мых активных и "молодых" духом исполнителей был (что поделаешь – был) сам Авраам Коэн – человек большого сердца, служивший доброте, как пишет в послесловии к книге инвалид войны Дора Немировская.
В небольшой, но содержательной книге Борис Перников, опытный журналист, автор десят-ка книг, создал достаточно полную картину жизни и живой образ незаурядной личности Авраама Коэна. Книга "Страницы жизни" – весомый и своевременный вклад в память о "человеке, прожившем достойную, насыщенную, оставившую самые благодарные воспоминания жизнь", - как автор характеризует Авраама Коэна – пусть будет вечной добрая память о нём.

ЮНОША В БЕСКОЗЫРКЕ


Михаил Ринский
ЮНОША В БЕСКОЗЫРКЕ

Они видели многое.
Они совершали подвиги.
Жизнь их была полна приключений.
Джек Лондон.

Этот эпиграф автор заимствовал из повести Валентина Пикуля "Мальчики с бантиками". Эта повесть и роман писателя "Реквием каравану PQ-17" посвящены тяжёлому, опасному, но героическому периоду жизни и самого писателя, и героя нашего повествования – периоду Великой Отечественной войны.
Семёну Заллу было всего пятнадцать с небольшим, но он, как и все подростки в те суровые годы, мысленно был там, на фронте, где в эти напряжённые месяцы 1942 года решалось: "или-или". Обидно было Семёну: он чувствовал в себе силы и сноровку на все восемнадцать лет. Недаром занимался, помимо школы, ещё и в спортивной школе, и в кружках – любил лихие пля-ски. Может быть, и наследственность имела место: отец в гражданскую войну сражался в Первой конной армии Будённого. Словом, сын рвался в бой.
А в это время военно-морской флот воюющей страны был ослаблен огромными потерями не только боевых кораблей, но и моряков, уходивших с потопленных кораблей в морскую пехоту и погибавших в самых тяжёлых боях. Если в окопы можно было послать любого колхозника, в танк посадить после недолгого обучения шофёра, то на современный военный корабль требовались не просто закалённые здоровяки, но высококлассные опытные специалисты: уже в то время без сложной механики, новейшей автоматики, радио, акустической и навигационной аппаратуры корабль был и неэффективен, и обречён. Всю эту технику и оборудование в боях требовалось чётко, быстро и синхронно обслуживать, а при повреждениях корабля – самоотверженно восстанавливать в шторм, мороз, под накрывающими волнами. От "живучести", плавучести, манёвренности корабля зависели и их жизни.
С другой стороны, десятки тысяч подростков рвались в бой, и пределом их романтических порывов был флот. И в трудные для страны майские дни 1942 года приказом Наркома ВМФ ад-мирала Кузнецова", в целях создания кадров будущих специалистов, требующих длительного обучения и практики плавания на кораблях", создавалась Школа юнг. Приказ требовал комплектовать школу юношами 15-16 лет, исключительно добровольцами и с разрешения родителей.
Объявление о наборе в Школу юнг появилось и в Горьком (Нижнем Новгороде). Сёма слишком хорошо знал свою маму и имел все основания не быть уверенным в том, что она даст своё родительское разрешение. Подпись родителей требовалась на мобилизационном листке - одном из заполнявшихся бланков. Смекалистый Семён надписал на нём только свои основные данные и положил в почтовый адрес. Получилось, что он не добровольцем поступает в Школу юнг, а его призывают. Поплакав, мама подписала. С медкомиссией у Семёна проблем не было. По возрасту он подходил, в комсомол ещё принят не был, но этого приказ Наркома и не требовал.
И вот уже подростков из разных городов привозят в Архангельск в своём же домашнем одеянии. Временно поселяют в бараках. Проходят отборочный экзамен, ещё раз медкомиссию, У Семёна проблем нет, а вообще-то отсеивали многих, в том числе не подходящих и по возрасту. Будущему писателю Вале Пикулю шёл всего тринадцатый. Мама с сыном только-только вырвались из блокадного Ленинграда и направлялись, истощённые, к отцу, служившему во флоте комиссаром. Мама умерла на вокзале Архангельска, так и не увидев мужа. Валентин сам разыскал отца. Узнав от ребят проходившей группы, что они прибыли в Школу юнг, присоединился к колонне и прошёл экзамен благодаря знанию морского дела. Возрастной барьер преодолел как сын флотского комиссара – отца знали и уважали. Медкомиссию за него отчасти проходили новые друзья. Как раз в дни формирования Школы комиссар Пикуль попрощался с сыном и ушёл на фронт. Он так и не вернулся…
Отобранных ребят переодели в морскую форму. Бескозырки ещё были без ленточек. И вот уже вспомогательные суда флота везут юнг на Соловецкие острова, где и было решено раз-местить Школу. Уплывали, когда деревянный Архангельск горел после яростного налёта фаши-стской авиации. Три дня качки в штормовом море, и наконец они на Соловках, где ещё даже сохранилась вывеска: "СЛОН", что означало: "Соловецкий лагерь особого назначения". Совсем недавно он был ещё здесь. В те дни многие узники сражались в штрафбатах.
Вообщё, эти красивые острова, всего в 150 километрах от Полярного круга, с чудо-природой и мягким климатом, были выбраны для Школы юнг очень удачно .За пять веков с того времени, когда первые переселенцы из Великого Новгорода начали осваивать эти места, на островах выросли крепости – монастыри со своими храмами, заводами, верфями и даже типографией. Учебные кабинеты и руководство школы разместили в здании монастыря; рядом сами юнги построили себе огромные землянки – "кубрики", как их называли, каждая на две группы по 25 человек. В них и жили, и занимались юнги 1-го батальона, готовившего моряков, менее связанных с техникой. Здесь, к примеру, проходил подготовку рулевого Валентин Пикуль, Мо-ряков технических специальностей готовили во 2-м батальоне, размещавшемся в Кремле, в 12 километрах от 1-го. Здесь были все необходимые для подготовки образцы техники. Семён Залл был во 2-м батальоне, его обучали специальности "Артиллерийский электрик".
Подготовка была исключительно интенсивной. Было и общее образование по программе 7-10 классов, и специальные военные и технические предметы. Плавали, ходили в море на шлюпках и вельботах, на вёслах и на парусах. Учились стрелять. Командирский и преподавательский состав был сильный. Начальник Школы юнг капитан 1-го ранга Юрий Авраамов пользовался всеобщим уважением и любовью.
Питание было в общем достаточное. Много продуктов консервированных мясных - из Аме-рики и Англии. Масло, сахар, изюм – по нормам. Борщи, каши, сухофрукты. Когда дежурили на камбузе, - прихватывали что-нибудь себе и, конечно, друзьям. Ловили рыбу. Летом – грибы, ягоды.
Долгое время немцы не знали про Школу на Соловках: их самолёты пролетали мимо - бом-бить Архангельск. Что-то пронюхав, заслали шпионов – их выловили. Затем, очевидно, всё-таки узнав про Школу, пытались "выкурить" школу поджогами леса и, наконец, отравили воду в протоках между островами и каналах. Многие пострадали, но медики справились, причина была найдена и болезнь побеждена.
К осени 1943 года состоялось принятие присяги, точнее – клятвы, так как присягу по закону могли принять лишь после 18-ти лет. Сдали выпускные экзамены. Лучшие получали право вы-бора флотов и кораблей, куда их направляли служить. Наконец на бескозырки выдали ленты, но с надписью: "Юнга" и укороченные, - до достижения 18-летнего возраста. А в Школу уже прибывала смена – ребята 2-го выпуска. Всего Школа юнг, единственная в мире, подготовит 4 тысячи моряков. Из них выживет едва больше тысячи. Среди выпускников будут выдающиеся люди, о которых узнает вся страна. Например, замечательный бас ленинградского Кировского (Мариинского) театра оперы и балета Борис Штоколов.
Семён Залл был направлен артиллерийским электриком на эскадренный миноносец "Разъ-ярённый", один из семи эсминцев, входивших в Североморскую эскадру. В то время это была ещё эскадра, так как на Севере у СССР тогда не было "тяжёлых" кораблей. Лишь позднее англичане передали устаревшие линкор и крейсер, после чего Северный флот Союза стал отвечать этому названию. Основной задачей советских эсминцев была охрана караванов кораблей с союзнической помощью Советскому Союзу. От британских берегов до Медвежьих островов караваны охраняли британские и американские военные корабли. У Медвежьих островов их встречали советские эсминцы и конвоировали до советских портов. Всего эсминец "Разъярённый" совершил 38 таких походов. Участвовал также в обстрелах портов и войск противника вдоль побережья Финляндии и Норвегии.
Валентин Пикуль был направлен рулевым на эсминец "Грозный", на котором воевал до конца войны; затем был демобилизован из-за повреждения позвоночника.
На корабле у каждого матроса было несколько обязанностей, в зависимости от обстановки. Во время боя электрик – артиллерист Семён Залл занимал свой боевой пост в Центре автома-тической стрельбы (ЦАС), хорошо защищённом, герметически изолированном помещении. С ходового мостика, с командно-дальномерного поста в ЦАС передавались приказы и данные: курс, цель, прицелы. ЦАС обрабатывал данные и передавал команды на орудия. После их наведения загорались на пульте лампочки, подтверждавшие готовность всех орудий, и нажатием кнопки открывался залповый огонь.
Семёну повезло: он попал на отличный, более мощный эсминец, перебазированный с Ти-хоокеанского флота. Два корабля с Балтийского флота немцы потопили, один "разломило" в сильнейший шторм. Повезло ему и с комсоставом: был отличный капитан корабля Глеб Ва-сильев. И был отличный главный механик Розенштейн, отвечавший и за живучесть корабля (К сожалению, память Семёна не сохранила его имени). Благодаря хладнокровию командиров в смертельно опасной ситуации, их командам и умелым действиям экипажа корабль сохранил живучесть и не пошёл ко дну, когда 20 января 1945 года эсминец был торпедирован немецкой подводной лодкой. У корабля буквально оторвало 20 метров кормы. В этом бою из 150 членов экипажа корабля погибли 53 моряка , в том числе три юнги. И всё-таки корабль остался наплаву благодаря умелым действиям Розенштейна и его аварийной команды. "Разъярённый" потерял ход, но продолжал огонь двумя орудиями. В этой ситуации, когда недвижимый корабль и пришедшие ему на помощь могли оказаться лёгкой добычей подлодок врага, раненный эсминец был самоотверженно взят на буксир норвежским тральщиком, продемонстрировавшим дружбу и взаимопомощь на море. Из этой страны немцев к тому времени уже выбили. Один из советских тральщиков сопровождения всё-таки уничтожил в том бою вражескую подлодку. После боя на смену норвежцу пришёл эсминец "Разумный" и отвёл беспомощный корабль в один из пор-тов Финляндии, в то время уже прекратившей сопротивление. С нар. артистом СССР Б. Штоколовым, выпускником Школы юнг.
Оставшиеся до Дня Победы месяцы экипаж "Разъярённого" залечивал раны корабля. По-сле войны Семён Залл служил ещё пять лет на лидере "Баку" и в 1950 году был демобилизован в звании старшины 2-й статьи.
Грудь боевого моряка украшает много орденов и медалей. Ну а как, спрашиваю, моряки – евреи воевали? Не посрамили чести своего народа? В то время, говорит Семён, и не вспоми-нали о том, кто есть кто. Воевали на равных с полной отдачей. На "Разъярённом", кроме героя спасения корабля главного механика Розенштейна и самого Семёна Залла, было ещё несколько рядовых. Когда затем Семён служил на лидере "Баку", штурманом корабля был еврей. Всем известен командир подлодки – малютки Герой Советского Союза Израиль Фисанович, потопивший 13 вражеских кораблей и погибший в 1944 году при выполнении боевого задания. Немало и других достойных примеров евреев-моряков.
После демобилизации Семён Залл поступил в Воронежский техникум физкультуры, затем – в пединститут, получил диплом преподавателя анатомии и физвоспитания. Со временем переехал в Ригу, где к тому времени жила его мать, и продолжал преподавать до выхода на пенсию в 1986 году. С этого времени до 1990 года, до смерти Пикуля, по его просьбе занимался техническими вопросами обеспечения работы писателя, начиная от доставания дефицитной в то время бумаги и кончая договорённостями о издании книг писателя. Семён хранит все основные книги писателя, в том числе с его дарственными автографами.
Не раз Семён Залл участвовал во встречах ветеранов – североморцев и выпускников Шко-лы юнг. Репатриировался в Израиль в 1993 году. В Бат-Яме Семён – один из самых активных участников большой и полезной работы Союза моряков – ветеранов. Он – основной солист и танцор ансамбля "Морская душа". Есть у ветеранов – моряков и свой клуб "Морское братство". Флагман всей бат-ямовской морской "эскадры" – Капитан 1-го ранга Виктор Храмцов, бывший заместитель Начштаба Черноморского флота, послужной список которого уникален. Он командовал и подлодкой на Тихом океане, и эсминцем на Чёрном море. Но об этом совершенно особом человеке можно говорить бесконечно и писать целый роман.
Всё-таки сколько интереснейших, достойных не просто внимания, а изучения их жизни, подвигов и наследия ветеранов той войны живёт в нашем небольшом, но по-своему уникальном государстве. Низкий поклон и глубокое уважения этим замечательным людям.
Михаил Ринский (972) (0)3-6161361 (972) (0)54-5529955
rinmik@gmail.com
mikhael_33@012.net.il

суббота, 30 июня 2007 г.

ПОДВИГ-ДЕЛО ЕГО ЖИЗНИ (Леонид Имбрик)

Михаил Ринский
ПОДВИГ - ДЕЛО ЕГО ЖИЗНИ

…Иные, правда, жизнью будничной
Живут, не думая о подвиге,
Но в них таится подвиг будущий,
Как взрыв таится в дымном порохе…
Евгений Евтушенко

Леонид Имбрик немногословен и скромен. Но на груди у него – ордена Боевого Красного знамени, Александра Невского, Богдана Хмельницкого, ещё четыре ордена и множество ме-далей за взятие, в том числе Берлина. Четыре года его жизни - непрерывный подвиг, значение которого невозможно переоценить и за который ему и таким, как он, будут вечно бла-годарны человечество и наш народ. Знакомишься с ним, слушаешь его, смотришь фото и лишний раз убеждаешься в той достойной роли, которую сыграли сыны и нашего народа в решающей мировой битве с нацизмом.
Семейные корни Леонида – всё то же белорусское еврейское местечко, молодёжи которого военные и революционные потрясения начала ХХ века позволили вырваться на простор жизни и изменить её уклад. Отец Леонида, Михаил Имбрик как смолоду воевал на фронтах, а потом в рядах красных, так и задержался на долгие годы рядовым чекистского фронта. В революцион-ные годы женился он на скромной продавщице Анне – кто знает, может быть, она привлекла Михаила, помимо прочих достоинств, ещё и фамилией матери – Крупская, ничего, конечно, общего не имевшей с Надеждой Константиновной.
Вскоре у молодых родился сын Леонид. В 20-х годах Михаила перевели на новое место службы, в органы Харькова. Так и работал там рядовым, не знакомя подрастающего сына с ха-рактером своей деятельности. Леонид прилежно учился и хотя немалых успехов достиг в драм-кружке Дворца пионеров, но под влиянием романтики 30-х годов по окончании школы в 1939 году выбрал, как и многие его сверстники в то время, военную стезю – поступил в Харьковское артиллерийское училище, которое через год перевели в Сумы.
В июне 1941 года, буквально за неделю до начала войны, курсантов срочно отправили в Москву, где спешно формировался из курсантов специальный полк прорыва – ещё одно живое доказательство, что и войну предвидели, и готовились к ней, но, очевидно, представляли себе совсем другой сценарий войны. До её начала несколько дней находились на базе 1-го Московского военного училища. Успели выдать лейтенантскую форму, но ещё с курсантскими петлицами. Выдали новенькие винтовки. Но началась война, и всё переменилось.
Курсанта Имбрика направили под Брянск, в 753 полк тяжёлой артиллерии. Здесь присвоили звание лейтенанта и назначили командиром огневого взвода, на вооружении которого были две 152-миллиметровых гаубицы. Леониду повезло с командирами: полком командовал опытный майор Н. Григорьев, бывший старший преподаватель Артиллерийской академии имени Дзержинского. Командиром батареи был старший лейтенант Т. Плужников, выпускник той же академии. Между прочим, Т. Плужников учился вместе с Яковом Джугашвили, сыном Сталина, по-гибшим в немецком плену. Во время войны в Испании Плужников был в числе советников при командующем артиллерией республиканской армии.
Всего через два-три месяца Т. Плужников будет назначен сразу на должность командира одного из полков, и позднее ему будет присвоено звание Героя Советского Союза. А Леонид Имбрик будет назначен командиром батареи и пройдёт с нею по всем военным дорогам. Между тем, на фронт уйдёт и отец, Михаил Имбрик. Анна уедет в эвакуацию и, к сожалению, скончается от болезни во время войны.
Уже в первых боях под Смоленском, отражая мощные атаки танковых соединений Гудериа-на, взвод Леонида уничтожит 8 танков и 6 бронетранспортёров противника. Но потом пришлось отступать, чтобы не попасть в окружение, как это произошло с 1-й батареей, застрявшей в тылу врага. Пришлось её выручать: с огромным риском своими тягачами вывезли орудия в расположение полка. Для отступавших наших войск такие умелые и находчивые действия были отличными примерами. Под Рославлем, буквально перемолов большое количество танков и самоходных артиллерийских установок немцев, наша тяжёлая артиллерия преподала урок врагу и хороший пример показала и своим отступающим частям.
Потом были непрерывные бои, постепенно отступали к Москве, неся большие потери, но и уничтожая немало мощной техники немцев. За это время полк влился в 4-й Артиллерийский корпус под командованием генерала Игнатова - в дальнейшем и он станет Героем Советского Союза. Под Москвой 4-й арткорпус, и в его составе артиллеристы батареи Леонида Имбрика нанесли танковым частям немцев невосполнимые потери и вынудили их не только остановиться, но и отступить. В этих боях Леонид Имбрик будет тяжело контужен, но вернётся в строй.
Затем были ещё тяжелейшие битвы, в которых Ставка использовала 4-й арткорпус, кото-рый стал называться корпусом прорыва – резервом Главного командования. Самым тяжёлым было сражение на Курской дуге в июле 1943 года. На самом грозном участке, в районе станции Поныри, как пишет в своей книге Маршал Г.К.Жуков, был развёрнут 4-й арткорпус, имевший в своём составе 700 орудий и миномётов. Здесь же были расположены все основные силы фронтовой артиллерии. Плотность была невиданной до тех пор во всех мировых битвах: до 92 орудий и миномётов на километр фронта. На Центральном фронте вместе с командующим К. К. Рокоссовским был и лично Г. К. Жуков. В расположении 4-го арткорпуса находился командую-щий артиллерией фронта В. И. Казаков. И именно на этом важнейшем участке обороны действовала батарея Леонида Имбрика. Она не только участвовала в упреждающей артиллерийской контрподготовке ночью 5 июля 1943 года, но когда потрясённый, но грозный танковый кулак Гудериана обрушился в пять часов утра на нашу оборону, с честью выстояла, как и весь 4-й арткорпус. В первые же дни битвы противнику был нанесён такой урон, после которого он уже не смог восстановить силу своих ударов.
Именно в эти решающие дни Леонид Имбрик отличился особо. Его батарее было поручено уничтожить бронепоезд противника, прибывший на станцию Глазуновка, западнее Понырей, мощные тяжёлые орудийные установки которого были грозной силой. С позиций батареи бронепоезд, расположенный в низине, не просматривался. Леонид Имбрик лично, рискуя жизнью, поднялся на водонапорную башню станции Поныри и оттуда командовал и корректировал огонь батареи. Бронепоезд со всеми его семью установками был уничтожен, целый день продолжали взрываться его боеприпасы. Генерал Игнатов прибыл в расположение батареи и объявил благодарность всему личному составу, а Леонида Имбрика тут же наградил орденом Красной звез-ды.
Победа на Курской дуге была великой, но и потери были тяжёлыми, в том числе и в бата-рее Имбрика. Погибли сержанты Беспалько и Куценко, рядовые Гершман, Зильберман, многие другие. В батарее еврея Имбрика сражались и погибали бойцы разных национальностей. Буквально за несколько дней до победы в Берлине погиб отважный командир взвода разведки Том Байбулов. Одним из командиров взвода в батарее был Иосиф Абрамович Локшин. Всю войну прошёл с Леонидом верный его ординарец Рашид Мергазитов.
После победы под Курском Красная, теперь уже Советская армия с боями двигалась на за-пад. Невозможно описать в кратком очерке весь путь и все подвиги Леонида, да и память 85-летнего ветерана сохранила далеко не всё. Запомнились битвы за плацдармы на вражеском берегу при форсировании рек Днепр, Висла, Одер. Были и почётные награды, и представление Леонида Имбрика к звезде Героя. Когда после форсирования Вислы комадующий фронтом К. К. Рокоссовский, лично награждавший, вручил Имбрику вместо этого орден Боевого Красного знамени, начальник штаба, еврей, сказал: " – Лёня, не переживай, ты не от того родился"…К сожалению, и другие ветераны рассказывали о том, что не раз из-за политотделов и кадровиков задерживалось присвоение званий, снижалось достоинство наград.
Запечатлелось в памяти ветерана и освобождение польского города Люблина. Батарея Имбрика, поддерживавшая наступление танковой дивизии, заняла позиции на окраине города, всего в 25 метрах от лагеря смерти Майданека. Печи крематориев лагеря ещё дымились. На плацу, - писал Леонид, - с немецкой аккуратностью были складированы людские кости, отдельно - пирамида детской обуви, отдельно – одежда взрослых. Человеческие волосы – скирдами, как убирают на селе сено". Нашли 330 трупов. Остававшихся в живых, по словам местных жи-телей, фашисты увезли, буквально побросав в кузова машин детей, женщин, стариков, избитых и раздетых мужчин… Берлин, 1945 год
Леониду Имбрику посчастливилось участвовать в историческом прорыве обороны немцев в 60 километрах от Берлина, когда после мощнейшей артподготовки, в которой участвовал и 4-й арткорпус прорыва, ночью, при свете прожекторов советские войска взломали позиции ошарашенного невиданным манёвром врага и устремились к Берлину. Кровопролитные бои в Берлине, где приходилось стрелять прямой наводкой. Ветеран показывает фото своё и бойцов его батареи, снятые на ступенях Рейхстага. Все они оставили свои подписи на его стенах. 4-му атиллерийскому корпусу было присвоено имя "Берлинский". "... три весёлых друга"
Командир батареи Леонид Имбрик закончил войну в звании капитана. Позднее стал майо-ром. После победы служба продолжалась до 1949 года в Берлине, затем – ещё 10 лет воинской службы в Архангельске. Всего одна "звёздочка" на погонах прибавилась за 13 лет у офицера, так проявившего себя на фронтах войны. Конечно, продвижению по службе мешало отсутствие высшего образования. Но и здесь – та же причина. В Архангельске
После войны, в период службы в Берлине, командование направило способного офицера на учёбу в Артиллерийскую академию имени Дзержинского. Во время сдачи экзаменов сосед по столу признался, что вообще не понимает вопросов. Леонид дал ему списать, хотя ответы Лео-нида тому абитуриенту даже и не совсем подходили. В результате, сосед по столу был принят, а Леонида Имбрика в списке принятых не оказалось. Когда он вернулся в воинскую часть, командир бригады генерал М. И. Соболев удивился и спросил, почему он в части, а не в академии. Услышав ответ, порядочный генерал крепко выругался: "Вот сволочи…"
Отец с фронта вернулся в Харьков, работал уже не в органах, а переплётчиком. Приехав в отпуск к отцу в Харьков, Леонид познакомился и женился на харьковчанке и увёз её к месту службы. В Архангельске родились два сына. В 1959 году демобилизованный офицер возвра-тился в Харьков, устроился работать в строительное управление, параллельно учился на заоч-ном отделении строительного института. Тридцать лет проработал Имбрик в одном строитель-ном управлении мастером и инженером. С 1990 года Леонид – на пенсии, а с 1994-го – в Израиле, в Бат-Яме. Два его сына – в Харькове и в Киеве, там же внуки и правнуки. Но одна внучка, Валерия, в Иерусалиме, здесь она служила в ЦАХАЛе, здесь училась и стала адвокатом.
Парад ветеранов в День победы в Бат-Яме. Леонид Имбрик – в их числе. Семь боевых ор-денов и 18 медалей на его груди. Конечно, годы дают себя знать. И контузия: слабеют зрение, слух, память. Но продолжает напевать:

Не стареют душой ветераны –
Ветераны второй мировой.

Душевное спасибо им всем, нашим ветеранам, за спасение человечества, за спасение своего народа, за Государство Израиль.
Михаил Ринский (972) (0)3-6161361 (972) (0)54-5529955
rinmik@gmail.com
mikhael_33@012.net.il

пятница, 8 июня 2007 г.

ПОЛКОВНИК 18-й АРМИИ

Михаил Ринский

ПОЛКОВНИК 18-й АРМИИ

Необычно трудна, полна и испытаний, и героизма судьба уроженца одесской Молдаванки, воспитанника еврейской школы в еврейской колонии, фронтового полковника Григория Вильвовского. Его рассказ – живое свидетельство жизни и борьбы нескольких поколений ХХ века.
Кто не знает знаменитую одесскую песню: "На молдаванке музыка играет…". Но в тот мар-товский день 1915 года белошвейке Еве было не до музыки: она рожала второго сына, а муж её, сапожник Борух, призванный в солдаты, погиб на фронте. Первое время Ева кое-как перебивалась на пенсию за погибшего и на подработки, но в дни революционного хаоса перебралась из Одессы к родителям на Херсонщину, в еврейскую колонию Большая Сейдеменуха - в 1926 году её переименуют в Калининдорф. Комнатка в доме родных, огород, корова – вот так и жила Ева, растя двух сыновей, которые, чем могли, помогали матери: собирали металлолом, рога, копыта и кизяк. Было нелегко, а в засуху 1921 года вообще еврейские колонии спасла помощь "Джойнта".
Учёбу Григорий, как и старший брат Абрам, начинал в хедере. В 1929 году, закончив седь-мой класс еврейской школы, поступил в еврейскую профессиональную школу в Херсоне, готовившую техников для заводов. Началась коллективизация на селе, и школу преобразовали в еврейский техникум, готовивший специалистов для МТС. Но Григорий успел окончить всего два курса: его по разнарядке направили в Киевский ветеринарный институт, как "представителя бедняцких слоёв населения". Ему было всего 16 лет, он не знал ни украинского , ни биологии, зато сдал на пятёрки физику и химию. Экзамен по украинскому ему отменили, по биологии – заменили, как бы сейчас сказали, "собеседованием" – и зачислили: нужны были селу ветврачи, и нужно было, главное, выполнять очередную директиву.
В 1932-33 годах был страшный голод на Украине. Вымирали целые деревни, в них вывеши-вали чёрные флаги. Студента – комсомольца Григория Вильвовского. Снова "кидают в прорыв" – хотят направить в район на политработу. За отказ исключают из комсомола, но потом восстанавливают. Но голодают и студенты института: двести граммов хлеба в день и баланда в сто-ловой. Выжил благодаря тому, что устроился принимать ночью хлеб в магазине. Обрывал корки, наедался и набивал карманы для друзей. Запомнились огромные магазинные крысы. Заболел сыпняком, чудом выжил.
В 1935 году, в возрасте 21 года, Григорий уже получил диплом ветеринарного врача и был направлен в Еланинский район Николаевской области сразу главным ветврачом района. На весь район он был единственным врачом. Дело в том, что до 1917-го ветврачами становились, как правило, дети священников и зажиточных крестьян. Всех их выслали, и образовался вакуум: скот подыхал от болезней, в том числе от сибирской язвы. Несколько лет засухи - не было кор-мов. В районе – полная дезорганизация. Всё бы обязательно свалили на молодого врача, ему грозил арест. Спасло то, что призвали в кавалерию, и доктор Вильвовский оказался в полковой школе 9-й кавалерийской дивизии, дислоцированной в Винницкой области. Звание комвзвода полагалось получить через год учёбы, но нужен был ветврач, и через полгода Григорий получил звание командира 3 ранга. Когда же спас лошадь комдива, ему предложили остаться в армейских кадрах и назначили младшим ветврачом полка.
17 сентября 1939 года его воинская часть, в числе других, пересекла границу Польши. На дороге под Львовом один из танков, неудачно развернувшись, сбил лошадь Григория, и он со сложным переломом ноги вынужден был полгода провести в госпитале Киева. Нога оказалась укороченной, Григория хотели уволить, но всё-таки оставили, и после переводов он оказался в ветотделе штаба 12-й армии. В 1940 году Григорий женился. С трудом, лишь написав письмо тогда наркому Кагановичу, он смог перевести жену, врача – молодого специалиста железнодорожной больницы, из Хабаровского края в Западную Украину.
20 июня 1941 года была свадьба у старшего брата Абрама в Днепропетровске, где он тогда служил политруком артиллерийской батареи. Григорию поездку на свадьбу брата не разреши-ли: действовал приказ о полной боевой готовности, шла лихорадочная подготовка. Значит, о возможном начале войны всё-таки знали, но в то же время ничем не провоцировали немцев, стремясь максимально оттянуть войну.
Штаб 12-й армии находился в Станиславе, когда войска 22 июня 1941 года в 3.30 утра под-няли по тревоге: началась война. Софья была на пятом месяце беременности. В тот же день семьи командиров отправили эшелоном в тыл. Эшелон бомбили, Софья оказалась в Николае-ве, а затем – в еврейской колонии Бобровый Кут, где жила вся её родня.
В первые же дни войны стало ясно, что 12-й армии грозит полное окружение. Командующий приказал всем отделам штаба, непосредственно не связанным с боевыми действиями, эвакуироваться. Попавшие в окружение оставшиеся части штабов 6-й и 12-й армий попали в плен вместе с командармами. Оказавшись в Запорожье, Григорий попросил машину и на полуторке вывез Софью, её мать и сестру из Бобрового Кута в Артёмовск, куда к тому времени уже эвакуировались из Херсона его мать и семья брата Абрама. Кстати, брат также всю войну был на фронте как комиссар и замполит полка. После войны жил в Литве.
В Бобровом Куте Григорий предлагал родственникам жены эвакуироваться вместе с ними на его полуторке, он мог бы взять ещё несколько человек. Но они отказались. В результате, от рук нацистов там погибло 26 родственников Софьи: их живыми сбросили в колодец.
Когда немцы форсировали Днепр, Григорию снова удалось взять машину и приехать в Ар-тёмовск. Но близких уже эвакуировал военкомат. По дороге, в Сталинградской области, Софья в товарном вагоне родила 18 октября старшую дочь Лену. Сейчас она живёт в Севастополе. Семья эвакуировалась в Оренбургскую область, вернулась на Украину в 1944 году.
В Запорожье была возрождена !2-я армия из остатков разбитых частей.. После отступления в Донбасс полгода держали оборону в Алчевске. В июне 1942 года немцы прорвали оборону Отступили в Ростов за Дон, переправились через Дон, но лазарет не успел. Пришлось Григорию его разыскивать. Лазарет не нашёл, а когда переправлялся по понтонному мосту, налетели "Юнкерсы". Успел вскочить в воронку на кубанском берегу, - и тут же раздался взрыв. Григория оглушило и засыпало землёй по шею. На время оглох. Сапёры откопали и подвезли до Батайска. За три дня восстановился. Лазарет же переправился на кубанский берег в районе станицы Цимлянской.
!2-я армия отступала до района Туапсе, где формировалась Черноморская группа войск. Штаб 12-й слили со штабом 18-й армии во главе с генералом К. Н. Леселидзе.. Штаб разме-щался в Геленджике. Начальником Политотдела армии был полковник Л. И. Брежнев, которого Г. Б. Вильвовский характеризует с самой положительной стороны, отметая домыслы прессы. "Как начальник политотдела армии, Брежнев был на своём месте: толковый, умеющий работать с людьми". Военврач 2-го ранга майор Вильвовский тогда был зам. начальника ветотдела, но ещё и парторгом отдела и в этом качестве подчинялся Л. Брежневу. Вместе с ним он воевал до февраля 1945 года, когда Брежнев был назначен начальником Политуправления 4-го Украин-ского фронта.
5 февраля 1943 года !8-я армия высадила две группы десанта под Новороссийском. Основ-ная группа была полностью уничтожена врагом. Зато малая группа во главе с майором Цеза-рем Куниковым, евреем, в прошлом корреспондентом московской газеты "Гудок", удалось не только высадиться и закрепиться, но и расширить плацдарм до 4 км в глубину и 7 километров вдоль моря . Плацдарм, который назвали "Малой землёй", удалось удержать до 16 сентября , то есть свыше 7 месяцев, до освобождения Новороссийска. К сожалению, Ц. Куников погиб. По-смертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
Да, подтверждает Григорий Борисович, был эпизод, когда при переправе на Малую землю сейнер, на котором был и Л. Брежнев, подорвался на мине, и взрывом его сбросило в море. Полковника, действительно, спас мичман, а в период публикации его книги пришло до ста пи-сем желавших "примазаться".
На таком клочке земли, несмотря на огромные потери, постоянно находились до 25 тысяч человек и даже подземный госпиталь. Некоторые интересные эпизоды, стыдливо умалчивае-мые авторами книг, рассказывает Григорий Вильвовский . Так например, в апреле 1943 года Г. К. Жуков прибыл на Северо- Кавказский фронт, так как ожидалось, что, в подарок Гитлеру к дню рождения 20апреля, немцы попытаются сбросить "Малую землю" в море. Узнав, что там до 25 тысяч человек, Жуков, который считал, что на фронте мелочей не бывает, спросил командующего фронтом И. П. Петрова, нормально ли, что "…по три месяца мужики без женщин"?
- Что же мне, Георгий Константинович, публичный дом там устраивать?
- Я тебе такого приказа не отдаю и не могу отдать, но на то ты и командующий, чтобы ду-мать".
Через две недели на Малую землю был высажен банно-прачечный десант кубанских каза-чек – около двухсот девушек 20 – 25 лет. Отряд разместили в специально оборудованном под-земном тоннеле.
Об этом поведал майор П Шунько в газете "Флот Украины" от 21 января 1995 года со слов Г. Вильвовского. Там же рассказывается ещё об одном интересном факте: на Малую землю было высажено 120 осликов, которые, навьюченные боеприпасами, медикаментами и продо-вольствием, шли по широкой траншее через всю глубину обороны 3 километра до передовой и обратно. Попадая под обстрел, они ложились на дно, и никакая сила не могла их сдвинуть с места, пока немцы не меняли сектор обстрела. Тогда они поднимались и покорно продолжали путь навстречу гибели: ко времени наступления оставалось всего двадцать этих животных.
После освобождения Новороссийска 18-я армия прошла на Запад трудный, но победонос-ный путь. Анапа, Тамань, переброска под Киев и его освобождение. И далее – на За-пад.Участвуя в освобождении Житомира, Бердичева – городов, ещё три года назад "еврейских", Григорий с горечью знакомился со зверствами, которые чинили нацисты по отношению к его народу.
Роль лошадей во 2-й мировой была неоценима в бездорожье, в распутицу, в лесной и гор-ной местности. И соответственно – роль ветеринарных служб. Григорий Борисович вспоминает, как в 1944году в Западной Украине 18-я армия окружила несколько вражеских группировок, в том числе кавалерийскую дивизию венгров. Командующий вызвал и приказал собрать лошадей.
Выполняя приказ, собрали тогда тысячу здоровых и полторы тысячи раненых лошадей. Тя-желораненых животных отдали местному населению, а "транспортабельных"вывезли на специально оборудованных машинах, зачастую под огнём врага. За эту операцию Григория Вильвовского представили к ордену Боевого Красного знамени.
В феврале 1945 года Григорий был назначен главным ветврачом 126-го легкогорного стрелкового корпуса. Очень ответственная должность для ветеринара: 5 тысяч вьючных лошадей, от состояния здоровья которых зависел успех любой операции. 22 ветврача было в подчи-нении тридцатилетнего подполковника. Штаб корпуса располагался в 12 километрах от Освенцима, и Григорй с группой офицеров посетили его тогда, когда в нём оставалась ещё часть узников, буквально скелетов в лагерной униформе с номерами. У них даже не было сил радоваться освобождению, только тихо улыбались.
Войну закончили не 9 мая, а 12 мая 1945 года: пришлось преследовать в Чехословакии всё ещё сопротивлявшиеся части немцев, пытавшихся уйти на территорию, занятую союзниками.
Но и на этом для Григория война не кончилась: 126-й корпус отправили на Дальний Восток, добивать японцев на их острове Хоккайдо. Но американцы опередили. Сдали 5 тысяч лошадей 2-му Дальневосточному фронту и на американских кораблях типа "Либерти" поплыли на Чукотку – противостоять прежним союзникам - американцам. Жили в палатках, при 40-градусном морозе с ветром. В 1946 году Г. Вильвовского перевели на Сахалин, в штаб Дальневосточного военного округа, а в 1949-м переведён в Севастополь. Город был разрушен, шло восстановление, в котором было задействовано 800 лошадей. В 1950 году Г. Вильвовский получил звание полковника, в 1955-м – назначен начальником ветслужбы Черноморского флота. Однако здоровье его было подорвано ранениями, контузией, а ещё и язвой желудка. В 1961 году полковник Г. Вильвовский вышел на пенсию, но до 1992 года оставался на гражданской должности консультанта по своей специальности. Затем – в той же должности, но уже при флоте самостийной Украины, где заново создавал им ветслужбу в том же Севастополе. Работал у них до самого отъезда в Израиль в январе 2000 года.
В мирное время дважды , как ветеран 18-й армии, участвовал во встречах у Л.И. Брежнева, куда приглашались председатели и замы групп ветеранов. На первой встрече, в 1970 году, Брежнев выглядел бодрым, приветливым, много шутил, обходил столы, многих узнавал. На встрече в 1977 году он уже выглядел больным человеком...
Тепло рассказывает Григорий Борисович о маршале, тогда полковнике Баграмяне, с кото-рым служил в 12-й армии; о командующем фронтом генерале И. П. Петрове; о маршале А. А. . Гречко, тогда генерал-майоре, командующем 12-й армией…В конце 1944 года по приказу Г. К.Жукова отбирали для командующего по 10 лучших лошадей от каждой армии – маршал, большой их любитель, сам осматривал отобранных.. Быть может, уже тогда готовил к Параду Победы. Приходилось встречаться с Л. Свободой, будущим Президентом Чехословакии, тогда командовавшим Чехословацким корпусом.
Когда смотришь на полковника в морской форме, с отличной выправкой, с грудью, укра-шенной многими боевыми орденами и медалями, - не верится, что ему в прошлом году в клубе ветеранов Бат-Яма отметили 90-летний юбилей. Мало того: он – активный член клуба "Морское братство", ансамбля "Морская душа", участник экскурсий. Ветеран удовлетворён своей старостью. Живёт в Бат-Яме в семье своей младшей дочери Нины, преподавателя английского языка. Старшая дочь, врач, сейчас уже на пенсии, живёт в Севастополе. Внучки – медики, а внук Бо-рис – вообще в кильватере деда, ветврач. У него в Бат-Яме – клиника. Так что и на семейном фронте у полковника – порядок. И – редкий случай – никаких других жалоб, даже на положение в стране. Настоящий ветеран фронтовой закалки..
. Полковник Григорий Вильвовский – из тех ветеранов, которые заслуживают особого ува-жения и гордости нашего народа.

Михаил Ринский (972) (0)3-6161361 (972) (0)54-5529955
rinmik@gmail.com
mikhael_33@012.net.il

четверг, 3 мая 2007 г.

Стойкость (Шимон Сиганевич)


Михаил Ринский

СТОЙКОСТЬ

Только когда Шимон поднёс лист к глазам, я понял, что он плохо видит. Оказалось, что в Израиль Шимон репатриировался вообще слепым, и здесь медики частично вернули ему зрение. Когда он несколько раз переспросил, я понял, что Шимон плохо слышит. Оказалось, что у фронтовика, прошедшего всю войну, одно из ранений – в лицо, у него пришито ухо, и уже с тех пор он слеп на один глаз и глух на одно ухо. Только когда я задал прямой вопрос, я узнал, что ветерану – 97 лет! И совсем меня поразило то, что инвалид войны, в "той" жизни - второй группы, здесь имеет всего 10% инвалидности!(?) И в довершение всего – что в чистой съёмной квартире Ришон-ле Циона этот стойкий, скромный человек живёт один, и метапелет приходит к нему в общей сложности всего на 9,5 часов в неделю. С каждой минутой нашей беседы мой интерес и к Шимону Сиганевичу, и к его жизни всё возрастал.

ЕВРЕЙСКИЕ КОЛОНИСТЫ
Большая Сейдеменуха была центральным селом еврейской колонии на Херсонщине, которая ещё в начале 19-го века, по указу императрицы Екатерины Второй и при поддержке императора Александра Первого, начала заселяться, в частности, евреями, тяжёлым трудом осваивавшими пустующие земли, отвоёванные у турок. Село располагалось на левом берегу реки Ингулец, притока Днепра. Вместе с евреями власти поселили и несколько немецких семей, как бы для обучения колонистов земледельческой культуре.
Шимону известна родословная семьи по отцу, начиная с переселенца Захария Сиганевича, Сам Шимон , уже пятое поколение, родился в марте 1910 года. Дед его по отцу, силач Файвел, женился на красавице Сарре-Малке из Херсона, набожной и грамотной, читавшей русские книги, что было в то время редкостью в селе, где все говорили на идише. В семье деда было пять детей, и у всех - многодетные семьи. Старший сын Лейб успешно учился и в хедере, и на двухгодичных курсах русского языка, был хорошо воспитан матерью, к сожалению, рано умершей. Призванный в 1894 году на два года на действительную военную службу в одесском пригороде, он многое сумел познать и понять и вернулся с совершенно другими кругозором и мировоззрением. По возвращении женился на Хае Трескуновой, дочери зажиточного крестьянина, старейшины соседнего еврейского села Малая Сейдеменуха, в полутора километрах выше по течению Ингульца. Хая была на пять лет младше мужа. Она, Лейбу под стать, тоже много читала, в том числе и по-русски. Их брак был вообще одним из первых между жителями Большой и Малой Сейдеменухи, хотя внутри сёл все были в родстве друг с другом. Как и в третьей колонии, расположенной рядом – Бобровом Куте, ниже по течению реки.
Первый год после свадьбы молодые прожили в селе Хаи, но уже через год, получив в Большой Сейдеменухе солидный участок, начали строить свой дом. Лейб сам добывал камень в каменоломне неподалеку, а дом ему помогали строить братья и его, и жены. Кроме дома, соорудили во дворе и русскую печь, и колодец, и погреб. Большой сад Лейб выращивал по всем правилам культуры садоводства. Воду для полива носили вёдрами на коромыслах из реки. Сад и огород были значительным подспорьем для семьи, тем более в самые голодные годы. И служили хорошей школой и фактором воспитания для детей, постоянно трудившихся вместе со взрослыми.
Хая успела уже в 1898 году родить первенца Шлёму и через три года - дочь Сарру, когда Лейба призвали на русско-японскую войну, с которой в конце 1904 года он вернулся инвалидом: был ранен в ногу и повредил глаз, который пришлось удалить - так и ходил с чёрной повязкой. Через некоторое время Лейб стал работать писарем-секретарём в Приказе Малой Сейдеменухи, затем он работал в Новом Бориславе, а с 1916 года – писарем Приказа Большой Сейдеменухи. Шимон с матерью.
После возвращения Лейба с фронта семья приросла ещё тремя девочками, а в марте 1910 года родился второй сын, герой нашего очерка, которого назвали Шимоном в честь раввина Шимона Перлова. Всего же в семье со временем было десять детей. Отец и мать много внимания уделяли детям. Отец читал им книги еврейских классиков, много рассказывал. К шести годам, когда Шимон начал учиться в хедере, он уже умел читать и считать. В доме были русские книги, и к тому времени Шимон читал на русском, а идиш и иврит осваивал в хедере.
В колонии было три синагоги. Хедер был в центральной, на горе. По обе стороны длинного, грубо сколоченного из досок стола сидели человек тридцать мальчиков, в торце стола – ребе. Со временем Шимон читал на идише и иврите книги, которые были в доме, но всё же, по примеру старших брата и сестры, больше читал русские книги. С другой стороны, набожные дяди – братья мамы ревностно заставляли племянника глубоко изучать Тору, Танах, Гемору, вплоть до комментариев Раши, надеясь, что он станет раввином, но Шимон тайком читал "светские" книги Ожешко, Достоевского и другие, какие были, книжки на русском. В 14 лет Шимон прочёл "Манифест" Маркса, а там, как раз к окончанию хедера, началось время пионерии и комсомолии.
Перед уходом на фронт гражданской войны в 1920 году старший брат Шлойма, активный социалист, наказал Шимону, как старшему после него из сыновей, помогать отцу-инвалиду и матери, и вся мужская работа, в том числе по уходу за лошадьми и скотом, легла на его, ещё мальчишеские плечи. К тому же старшая сестра Сарра уехала на курсы культпросвета в Херсон, вышла там замуж за соседа и задержалась там на лишний год. С их отъездом стало труднее, особенно в голодном 1921-22 году, когда вымирали в колонии целые семьи. Как раз перед этим отобрали лошадей в порядке воинской повинности, и работы в поле были парализованы. В 1921 году одна из банд ограбила дом, забрав много ценного и очистив погреб. Пришлось отцу пытаться выменять на муку последние ценности и украшения жены. Полгода не видели хлеба. Семья Сиганевичей выжила благодаря стойкости в борьбе за жизнь и родителей, и детей, для которых они были примером. Старший сын Шлойма так и не вернётся, погибнет под Кременчугом.
Уже в 1923 году 13 бедных семей объединились в сельхозартель, её председателем избрали Лейба Сиганевича. Артель продержалась до создания колхозов в 1930 году. Шимон работал в ней на равных со взрослыми. Жили скромно. Дети, в том числе ещё малолетние сёстры, помогали родителям.

В ШКОЛУ – В 16 ЛЕТ
Лишь в 1926 году Шимону, ранее учившемуся только в хедере, посчастливилось начать заниматься в открывшейся еврейской агропрофтехшколе, сразу в шестом классе. Замечательный преподаватель физики Иосиф Абрамович Шур обратил внимание на смышлёного 16-летнего юношу, подготовип его и договорился с директором о приёме Шимона. С директором Рахмилем Фишем у Шимона установятся дружеские отношения позднее в Москве, где Фиш будет членом редколлегии газеты на идише "Дэр эмес". В трудные времена гонений он найдёт в семье Шимона понимание и помощь.
В 1927 году был образован Еврейский район, а Большая Сейдеменуха стала городом Калининдорфом. На торжества по этому поводу приезжал сам М. И. Калинин. В том же 1927 году Шимон закончил седьмой класс с отличием и осенью, сдав экзамены, поступил в Херсонскую еврейскую профтехшколу, которую через год реорганизовали в Техникум механизации и электрификации сельского хозяйства. Подготовка в техникуме была высокая. Учась в техникуме, Шимон, единственный из студентов, стал кандидатом партии.
В1930 году, в период учёбы, Шимон, приехавший в составе агитбригады в село Чаплынку, был свидетелем во время демонстрации 8 мая волнений против коллективизации, для усмирения которых была вызвана милиция из Херсона. В еврейских колониях в это время проводилось раскулачивание, было репрессировано до 30 человек. !930 год был особенно тяжёлым для семьи: умер отец, Лейб Сиганевич.
Ещё когда Шимон учился на третьем курсе, ему предложили перевод на учёбу в Тимирязевскую сельскохозяйственную академию в Москве, но он отказался и в 1931 году закончил 4-й курс техникума.

КАЗАХСТАН И КИРОВ
Шимона "распределили" в Алма-Ату, столицу в то время ещё Казахского края, а оттуда направили в город Уральск - проводить механизацию и электрификацию колхозов в нескольких районах Казахстана. Это было неимоверно трудно хотя бы потому, что многие сёла вчерашних кочевников, которых планировалось обустраивать, вдруг свёртывали свои юрты и меняли своё местоположение. Условия жизни и работы были такие, что некоторые молодые специалисты уезжали без разрешения. Шимон выстоял, даже начал осваивать казахский язык. Всё необходимое приходилось добывать и выбивать с трудом. Именно с целью получить оборудование для телефонизации даже не сёл, а хотя бы связи с каждым колхозом молодой исполняющий обязанности инженера Шимон Сиганевич, включённый в специальную группу, был направлен в Ленинград, где только и изготавливались в те годы телефонные аппараты и оборудование. После звонка первого секретаря Казахского края "ходоков" принял сам С. М. Киров, первый секретарь Ленинградского обкома. Шимон пишет в своих воспоминаниях: "Я был удивлён и взволнован тем, как подробно, просто, тихо и спокойно Киров ознакомился с обстановкой, интересуясь ещё и такими подробностями, которые, казалось бы, к делу не относятся. Вызвав двух сотрудников аппарата, он поручил им ознакомиться с нашим вопросом. При нас позвонил директору завода и попросил сделать для нас всё необходимое безотлагательно. По предложению Кирова в конце пребывания в Ленинграде мы доложили ему лично о результатах. Более того, при нас Киров поручил сотруднику Ленинградского обкома держать под контролем исполнение заявок края и держать с нами связь. В результате, мы вовремя получали всё необходимое".
Шимон был единственным из трёх делегатов Казахстана, кто свободно говорил по-русски, и его, 22-летнего, даже когда Шимон, повысив голос, возмущался директором завода, Киров слушал внимательно и с интересом. Киров оставил такие впечатления в душах Шимона и его близких, что две его сестры назвали в его честь своих дочерей.
В Казахстане военкомат предупредил Сиганевича о его предстоящем призыве в армию. В связи с этим Шимон и Муся Арав, его подруга с детских лет в колонии и затем – по учёбе, решили пожениться. Муся, работавшая в Саратове, в Сельхозснабе Наркомзема, решила последовать за женихом, куда бы его ни направили.. Вместе они приехали в Москву на празднование 15-й годовщины Октября, а затем Шимон заехал к невесте, и они расписались в Саратовском ЗАГСе.в ноябре 1932 года. Когда московское руководство узнало, что инженеру Сиганевичу предстоит призыв, его, чтобы не потерять способного специалиста, в декабре 1932 года перевели на работу в московский "Трактороцентр" начальником группы сельхозмашин. По просьбе Шимона в Москву отозвали из Саратова и Мусю.

В МОСКВЕ
Жизнь и работа Шимона Сиганевича в Москве в 30-е годы – наглядное отражение не только активности талантливого молодого человека, но и того бурного времени советской эпохи. Прошёл всего год работы в Трактороцентре, - и новая реорганизация: Шимон в Главном управлении тракторной и автомобильной промышленности (ГУТАПе) занимается поставкой иностранных тракторов – свои гиганты-заводы только строятся, да и производить им придётся прежде всего танки. Но и здесь молодому коммунисту вскоре пришлось с энтузиазмом согласиться на почётную в то время работу на московском Метрострое, где он будет год заниматься обслуживанием строительной техники. Единственным послаблением ему было разрешение работать только в утреннюю смену, так как он уже учился на вечернем отделении Московского Высшего технического училища имени Баумана – МВТУ, куда ему удалось поступить по разнарядке в период работы в ГУТАПе. Работа на Метрострое была тяжёлая, но тогда к трудностям относились по-иному. К ним под землю спускался Н.Хрущёв, тогда – 2-й секретарь Московского комитета – 1-м был Л. Каганович. Шимону Хрущёв не понравился грубым тоном, которым он разговаривал и отдавал распоряжения.
Отработав год на Метрострое, Шимон вернулся на прежнюю работу. Между тем, Муся успешно сдала экзамены в Московский университет, но МГУ не предоставлял общежитие, а своего жилья у молодых ещё не было. Поэтому Муся пошла учиться в Индустриально-педагогический институт имени Либкнехта, там общежитие дали. В 1936 году у молодых родилась дочь Зина, на время пришлось взять отпуск, но затем Муся успешно окончила институт и много лет преподавала математику.
В напряжённые 30-е годы, когда всё новые и новые процессы над "агентами" и "вредителями" сотрясали страну, не обошлось без подозрений и в отношении Ш. Сиганевича. Например, ему не раз пришлось оправдываться на Лубянке в связи со срывом заводом поставки комбайнов, который завод объяснял, в свою очередь, срывом поставки комплектующих. Шимону с трудом удалось доказать, что виноваты железнодорожники, но он чувствовал всё время над головой "дамоклов меч".
Многие прекрасные работники вдруг "исчезали" в те годы. В том числе и отличный начальник ГУТАПа Дыбиц, Это он организовал строительство Горьковского автозавода, Харьковского и Челябинского тракторных. Прекрасный человек, вперёд смотрящий руководитель, Дыбиц сам предложил Шимону последние 2,5 года учиться на дневном отделении МВТУ с сохранением зарплаты с тем, чтобы он вернулся по окончании на работу в ГУТАП.
Но к 1938 году, когда Шимон окончил МВТУ, Дыбиц уже "исчез", а Сиганевича вызвали в ЦК партии и предложили работу в оборонной промышленности. В наркомате хотели направить на химическое производство, но Шимон, окончивший механический факультет, хотел совершенствоваться в этой отрасли. Молодой инженер записался на приём к Наркому Михаилу Моисеевичу Кагановичу, брату Лазаря, и по его распоряжению был направлен мастером цеха 58-го завода. Уже к концу года способный специалист стал начальником огромного цеха. Одним из инженеров его цеха в этот период работал его товарищ по учёбе в МВТУ Владимир Яковлев, брат выдающегося авиаконструктора. С Владимиром Шимон сдружился на долгие годы.
Шимон вспоминает, как во время финской войны Красная армия оказалась без гранат, способных уничтожать мощные танки врага. Цеху поручили в кратчайший срок освоить производство всех комплектующих новой противотанковой гранаты, кроме начинки взрывчатым веществом – её выполнял другой завод. Трижды проверять ход дела приезжал Нарком обороны С. К. Тимошенко. В один из визитов он, проходя мимо бочки с тавотом, грубо пригрозил директору завода лично окунуть его в бочку головой за срыв сроков.
Лишь работая на заводе, Шимон, наконец, получил однокомнатную квартиру в центре Москвы. До этого сначала снимали комнату, затем ютились в комнатке в общей квартире в Останкино. При этом ещё и гостеприимно принимали у себя братьев и сестёр, приезжавших в Москву учиться.
В конце 1940 года Шимона назначили руководителем Промышленного отдела Сокольнического райкома партии. Эти отделы занимались в то предгрозовое время спешной подготовкой заводов к предстоящей войне. Подготовка интенсивно шла, какие бы там, сверху, отвлекающие речи о мире и дружбе ни произносились. Но никто не думал, что начало её будет столь быстрым и столь катастрофичным. Поэтому и Шимон отправил Мусю на лето с дочерью Зиной в Каховку к её родителям, и там она благополучно родила сына, которого назвали Лёней.

ВОЙНА
В первый месяц войны Промышленный отдел райкома, возглавляемый Шимоном, курировал выполнение мобилизационных планов, имевшихся на каждом предприятии. По положению, Сиганевич по должности не подлежал призыву, но настоял на этом и в конце июля был направлен в формировавшуюся из москвичей и ленинградцев отдельную 52-ю армию, находившуюся в распоряжении непосредственно Главного командования. Шимона назначили в инженерную воинскую часть армии руководителем подрывной группы. В августе армия уже заняла позиции в составе Волховского фронта.
К этому времени он уже знал, что Муся с детьми и её родителями эвакуировались в село Чаадаевка Пензенской области. Благодаря энергии брата Толи и по его настоянию, вовремя эвакуировались из Калининска (бывшего Калининдорфа) мать и сёстры Шимона, кроме Гени и её детей. Толя только незадолго до войны окончил Московский пединститут и в Кировской области преподавал физику. Шимон позвонил его руководству, и Толе разрешили выезд на Украину . В конце концов, многие из семьи, благодаря стараниям Старшей сестры Сарры, оказались вместе в Башкирии, откуда возвращались до апреля 1946 года, но не все в Калининск.
Толя в том же 1941 году ушёл на фронт. В 1944 году, после второго ранения, его направили на работу в органы. После войны он жил в Волгограде, преподавал.
Но вернёмся на фронт. С первых же боевых дней Шимону пришлось намного расширить круг своих обязанностей. Так, он организовал производство понтонов, лодок не только для своей армии, но и для Ленинградского фронта, для Дороги жизни на Ладоге. Другое важное дело, которое помогло Шимону снискать уважение кадровых военных и самоутвердиться, - организация им массового производства противотанковых и противопехотных мин в самодельных деревянных ящичках. В первые месяцы войны такие инициативы были просто необходимы, так как многого катастрофически не хватало.
За войну Шимон Сиганевич прошёл в составе 52-й армии боевой путь от Воронежа до Берлина. Армия не раз перебрасывалась с одного участка фронта на другой: после Волховского был Степной фронт, затем 2-й Украинский – через всю Украину, Молдавию и Румынию. На пять месяцев армию передали 1-му Украинскому – и снова вернули в состав 2-го Украинского. Через Польшу и Германию с боями дошла до Берлина.
В конце 1941 года воентехника Сиганевича назначили командиром части подрывных средств. В 1943 году Шимон был ранен в голову, но вернулся в строй. Его назначили помощником начальника инженерных войск 52-й армии, присвоили звание инженер-капитана, а войну Шимон закончил инженер-майором, хотя по его должности полагалось более высокое звание. Шимон считает, что сыграл роль пресловутый "пятый пункт". Офицер Сиганевич был дважды награждён орденами за организацию переправ: при форсировании Днепра – орденом Красной звезды и при форсировании Одера – орденом Отечественной войны. Ещё одним орденом Отечественной войны Шимон награждён уже в послевоенное время. Но не менее он гордится медалями "За оборону Ленинграда" и "Участник Дороги жизни". Много у ветерана и других боевых медалей.
На фронт Шимону сообщили близкие, что погиб в 1943 году его младший брат Срулик. Брат учился на Еврейском факультете 2-го МГУ. Участвовал в финской войне, был тяжело ранен, несмотря на это не только продолжил учёбу, но и одновременно учился в лётной школе. В июле 1941 года был мобилизован. Летал штурманом . В 1943 году их самолёт был сбит под Воронежем.
На фронте у Шимона были дружеские отношения с сослуживцами, но встречались и случаи антисемитизма. Шимону были известны примеры, когда отправленные на награждение документы возвращались или "терялись", или присваивались награды низшей степени. Чаще других это были документы на евреев.
Некоторые эпизоды войны напоминали ему о судьбе своих соплеменников. Так, подъезжая к местечку Бершадь в Западной Украине на трёх "студебеккерах", Шимон и его офицеры и солдаты увидели бегущих им навстречу людей, которых они сначала приняли за цыган. Оказалось, что они – из местного гетто. Одна из женщин повторяла на идише: "Майнэ киндер! Майнэ киндер!". Спасшиеся обнимали освободителей, рассказывали с плачем о том, что накануне немцы увезли около ста евреев гетто. Дружно благодарили Советскую армию. Солдаты оставили им несколько буханок хлеба, консервы – всё, что могли. Шимон был сам расстроен едва не до слёз.
Другой случай. В освобождённом городе Яссы местные евреи узнали, что командир советской воинской части – еврей, и местный раввин передал Шимону приглашение через двух посланцев придти в местную общину. К тому времени Румыния уже вышла из войны. Вместе с двумя офицерами Шимон пришёл вечером – там собрались человек пятнадцать. За чаем они долго рассказывали о своих страданиях, о том, как евреев эшелонами отправляли на смерть. Шимон переводил своим офицерам их рассказ. В отличие от Украины, Польши, Прибалтики, в Румынии части евреев всё-таки удалось спастись.
Лишь в начале 1946 года Шимон был демобилизован: задержала огромная работа по по отправке в Союз огромного количества оборудования, вооружения и различного имущества расформированных инженерных частей армии.

ПОСЛЕ ВОЙНЫ
Муся с детьми вернулись из эвакуации ещё в конце 1944 года. За ними приехал в Пензенскую область и привёз в Москву муж сестры Муси и друг Шимона Григорий Герчик. Прославленный командир партизанского отряда находился в Москве по делам, в частности ему вручали третий орден Красного знамени, и "заодно" помог своим близким.
По приезде в Москву Шимон получил назначение в 8-е Управление Министерства боеприпасов. Но прежде он использовал отпуск и съездил в Калининск (бывший Калининдорф), куда уже вернулись из эвакуации мать и сестра Люба. Все близкие родные Шимона и Муси успели эвакуироваться, за исключением сестры Гени. Она была расстреляна фашистами вместе с четырьмя детьми . В траншее длиной 150 метров фашисты уничтожили две тысячи жителей еврейской колонии, в основном Калининска. В соседнем Бобровом Куте евреев убивали иначе: живьём сбрасывали в колодцы, в том числе стариков и детей. В бывшую колонию вернулись немногие евреи. Мама Хая умерла там в 1948 году. Ей был 71 год. Героически стойкая женщина, всю жизнь трудившаяся, член колхоза "Дер вег цум социализм", вырастившая и спасшая от голода и болезней десятерых детей. Мать-героиня, награждённая орденом Материнской славы.
В Министерстве боеприпасов Шимон работал недолго: началась эпоха космополитизма, и, воспользовавшись тем, что кто-то присылал анонимки с обвинениями, - хотя они и оказались ложными, - Шимону предложили перевести его из министерства "по собственному желанию", как объяснили - "для разрядки обстановки". Он выбрал завод "Рессора". Через два года Шимон ненадолго вернулся на заводы системы Министерства обороны. В Совете ветеранов. Сидят жёны маршалов. Ш. Сиганевич - справа.
Однажды, в 1958 году, когда Шимон работал главным инженером военного предприятия, ему позвонил 1-й секретарь Союза писателей Сергей Михалков и попросил отремонтировать его охотничье ружьё, срочно необходимое для поездки в Южную Америку. На заводе был специальный цех, и ружьё быстро отремонтировали. Михалков поблагодарил, по возвращении из Америки – ещё раз. А в 1959 году позвонил и предложил два билета в Колонный зал на вечер в честь 100-летия Шолом-Алейхема. Пригласил приехать к нему домой. Квартира на Садово-Кудринской по тем временам была роскошной. В беседе С. Михалков расспрашивал идишиста Сиганевича о еврейской литературе и сам проявил достаточно глубокие знания в этой области. Расстались радушно.
С 1963 до 1970 года, до выхода на пенсию, работал начальником производственного отдела Россельхозтехники. В этот период работы он участвовал в строительстве и оснащении крупных механизированных животноводческих и птицеводческих комплексов. Как-то на один из комплексов приехал сам Н.А.Булганин, в то время Предсовмина РСФСР. Шимон лично убедился в ложности разговоров о некомпетентности его, о злоупотреблении алкоголем. Булганин "задавал вопросы, которые мог бы задавать только главный конструктор или главный механик", а от обильного застолья отказывался. Булганин произвёл на Шимона хорошее впечатление.
После оформления пенсии Шимон проработал ещё несколько лет в Мингазпроме, но в 1976 году прекратил трудовую деятельность и занялся общественной. Избранный 350 членами организации парторгом своего микрорайона, занимался бытом людей и другими многочисленными проблемами. Одновременно, с 1980 года работал в Совете ветеранов 2-го Украинского и Забайкальского фронтов. В Совет обращались бывшие воины из всех уголков Союза со своими проблемами. Работа велась огромная и благородная. Президиум Совета возглавлял генерал-полковник Селезнёв. Часто приходилось встречаться с председателем Всесоюзного Совета ветеранов А. Маресьевым. Часто участвовали в работе Совета жёны маршалов С. Будённого и Р. Малиновского.
В период работы в Совете ветеранов Шимон познакомился с Юрием Никулиным, бывшим фронтовиком. Несколько раз они встречались на собраниях, обменивались впечатлениями и фронтовыми воспоминаниями. Юрий Никулин был прост и душевен в обращении. Полтора десятка лет участия Шимона в работе Совета ветеранов оставили у него самые лучшие воспоминания.

АЛИЯ
Между тем, с перестройкой расшатывались строй, экономика, границы "оплота социализма". Менялась психология людей. В 1990 году в Израиль уехала старшая сестра Сарра, затем – вся её многочисленная семья. К этому времени в семье Шимона и Муси дочь Зина, кандидат математических наук, работала в Минстрое; её дочь Инна тоже стала математиком. Сын Леонид, в своё время окончивший Московский авиационный институт, волей судьбы стал главным инженером крупного домостроительного комбината. К началу 90-х годов его дочь успела стать кандидатом математических наук, а сын ещё учился в том же авиационном. Как только появилась возможность, оба они уехали в США и ныне работают там программистами. Сам Леонид последовал за детьми в 1994 году, живёт в Сан-Франциско. Раньше, в 1992 году в Израиль приехала Зина с семьёй. Сейчас её внуки уже учатся в ВУЗах Москвы, а сама она живёт в Израиле. Зине уже за 70, здоровье её подорвано. В 1993 году приехала в Израиль сестра Шимона Фрида. И ныне она живёт в Кармиеле. Шимон и Фрида – двое ныне здравствующих из десяти детей семьи Лейба и Хаи Сиганевичей.
Шимон и Муся приехали в Израиль в 1996 году. Поселились в Ришон ле- Ционе. Шимон и в Израиле по возможности, несмотря на плохое зрение и частицную глухоту, участвовал в работе Совета ветеранов. В Израиле ему сделали операцию, и зрение частично восстановили.
Три года назад ушла из жизни Муся, жена и верный друг, с которой душа в душу Шимон прожил свыше 70 лет. Прекрасная мать и бабушка, талантливый педагог-математик, она сумела передать по наследству любовь к этой точной науке, с которой связали жизнь большинство их с Шимоном потомков.
Уроженец еврейской колонии, талантливый человек, добившийся столь многого своим трудолюбием и упорством, прошедший всю войну, Шимон Сиганевич в свои девяносто семь (!), живя один на съёмной квартире, не сдаётся, с достоинством перенося те обидные парадоксы, с которыми столкнулся на исторической родине, к примеру уже упомянутые 9.5 часов помощи метапелет в неделю. Представляется, что в столь уникальном возрасте любой человек заслуживает гораздо большего внимания и заботы. Тем более – уважаемый ветеран и инвалид войны, всей своей жизнью заслуживший право на почёт и уважение.

Михаил Ринский (972) (0)3-6161361 (972) (0)54-5529955
rinmik@gmail.com
mikhael_33@012.net.il