Михаил Ринский
ДИРЕКТОР ШКОЛЫ ИЗ МЕСТЕЧКА
В поколении фронтовиков Второй мировой – сколько же скромных людей, которым есть что рассказать: они прошли через многое, многое и о многом знают, многое преодолели и многого добились, многое сделали и, несмотря на возраст и раны, продолжают делать – не для собственной славы, а для будущих поколений. Давид Костинбой – в их строю.
На встрече инвалидов – ветеранов Петах-Тиквы с председателем их Союза генералом Романом Ягелем ко мне подошёл пожилой человек и подарил мне свою книгу с тёплой дарственной надписью, скромно предложив полистать её в свободное время. Подарок я с благодарностью принял, но честно предупредил, что не знаю, когда удастся выкроить время – прочесть. Когда же, наконец, взял в руки книжку и перелистал её, понял, что о жизни Давида Костинбоя непременно необходимо поведать людям, как о ещё одном примере, с одной стороны, трагедии еврейского местечка и его жителей в горниле Катастрофы, а с другой – стойкости и энергии тех, кто выжил. Примере стремления и силы воли обрести достойное дело и занять достойное место в жизни. Примере их вклада в возрождение жизни, в возрождение нашего народа и его страны.
Местечковое село Корница Подольской губернии (ныне Хмельницкая область) после Первой мировой и гражданской войн было наполовину еврейским, наполовину – украинским и польским. Шойхет и моэль местной синагоги Шимон Костинбойм и его жена Сара, оба из раввинских семей левобережной старой Польши, после революции оказались в советской Украине. Из восьми детей выжили четверо: три дочери и сын Давид, младший из детей, родившийся в 1926 году.
В религиозной семье все, и дети в том числе, говорили на идише. Родители друг с другом – ещё и на иврите. И сына учили торе и языку предков. Лишённый, как священнослужитель, гражданских прав, Шимон продолжал, рискуя многим, посещать синагогу и выполнять свои святые обязанности, заменяя и кантора. Жили скромно; были свой огород, садик и семейная любимица и кормилица корова, которую пришлось продать в голодное время. В 1933 году, в тяжёлом голодоморе, еле выжили, питаясь супом из крапивы, жмыхом, отрубями; пухли от голода.
Рассказывая об этом тяжёлом времени, Давид просит подчеркнуть, что не «москали», и сами погибавшие от голода, виновны в той всеобщей трагедии, как сейчас пытаются повернуть дело на Украине, и не евреи, как утверждают антисемиты, а политика партии и советских властей, разоривших крестьянство, самые крепкие его слои. Об этом он пишет и в своей книге.
Семья выжила лишь благодаря тому, что в том тяжёлом 33-м отцу удалось устроиться тем же Шойхетом в производственную артель, и семья переехала в крупное и зажиточное местечковое село Кунев у речки Вилия, по которой проходила граница с Польшей, в то время независимой. Отец числился в артели, как мясник, и это позволило Давиду с юных лет считаться в документах сыном рабочего. Зато две его старшие сестры, как комсомолки - дочери лишенца, в 15-летнем возрасте вынуждены были жить на квартире отдельно от родителей, во избежание их «тлетворного влияния», и пробирались к ним в дом ночами тайком – ощутить материнское тепло и поесть вкусного, специально припасённого мамой.
В Куневе было три синагоги, но постепенно их закрыли все, и пришлось верующим молиться тайком в квартирах. В семье Костинбойм продолжали соблюдать все еврейские основные даты, хотя и с «поправками», связанными с «конспирацией». Закрывали окна и двери, и отец читал и пел молитвы. Отец обучал сына не только основным молитвам, но и исполнять еврейские мелодии на домре, подаренной ему – на скрипку денег не было. Самым ценным, кроме священных книг, в доме шойхета была целая коллекция специальных острейших ножей с инкрустированными ручками для шхиты, к которым детям запрещалось прикасаться.
В один из праздников Суккот устроили , как обычно, суку в примыкавшем к дому сарае, разобрав крышу и накрыв сарай ветвями и кукурузными стеблями. Проезжавший в сильный дождь начальник погранзаставы заметил, что крыша сарая разрушена, и прислал пограничников – помочь её отремонтировать. Стоило труда упросить их не делать этого.
Давид успел закончить в еврейской школе семь классов, когда в 1939 году её закрыли. Восьмой класс в украинской школе Давид закончил как раз в канун войны. В считанные дни немцы оккупировали Эападную Украину, из Кунева мало кто успел уйти на восток. С первых дней начались издевательства над евреями, и укрыться от этого было невозможно. «Соседи, с которыми жили рядом десятилетия, сами разыскивали, доносили, если находили даже маленьких еврейских детей», - пишет Давид в своих воспоминаниях.
Памятник погибшим евреям местечка Кунев. Инвалид войны Моисей Лойфер, ныне живущий в Израиле, писал в ЦК КПСС, в газету «Правда» и добился разрешения на сооружение памятника жертвам, но с надписью на украинском и без указания, что этими жертвами были евреи и что убийцами были также и местные пособники нацистов. Уже в августе 1941 года в Куневе оккупанты и полицаи «решили еврейский вопрос» массовым уничтожением. Когда начали выгонять еврейские семьи из домов и гнать по улице к заранее вырытым рвам у еврейского кладбища, в доме Костинбоймов услышали крики и стенания. Мама Сара сразу поняла, что происходит, и успела сказать: «Сынок, убегай». Давид укрылся в огороде, а вся семья – родители, сёстры, как и практически всё еврейское население Кунева, погибла от рук палачей. Евреев ещё гнали на расстрел, а оккупанты и соседи уже грабили их дома. Немецкий офицер по достоинству оценил музейную ценность коллекции ножей шойхета и прихватил их, остальное растащили местные.
После двух суток блуждания по окрестностям Давиду, наконец, повезло: его взял в помощники дед Захар – так он себя назвал, - перегонявший стадо скота на восток, якобы для нужд немецкой армии. По имевшемуся у него соответствующему документу, невесть откуда полученному, Захара с его стадом пропускали патрули оккупантов. Уже в декабре 1941 года мудрому Захару удалось вместе со стадом каким-то ему одному известным путём перейти через фронт, после чего, оставив подпасков и стадо советским властям, Захар снова ушёл через линию фронта в тыл к немцам. Тогда Давид только догадывался, а после войны узнал, что дед Захар был связан с партизанами. В конце концов он был схвачен и расстрелян оккупантами.
В милиции, куда попал 15-летний подпасок, Давид сказал, что у него родственники в Чкаловской (ныне Оренбургской) области, и его туда отправили. В глухом колхозе разыскал Ривку, единственную из сестёр, оставшуюся в живых, потому что ещё до войны вышла замуж, жила у мужа в Шепетовке и вместе с ним оказалась в эвакуации в этой глуши. Муж, Григорий Бергер, не призванный в армию, умер здесь же, в колхозе, оставив Ривку с маленькой дочуркой.
В колхозе был ещё и старый еврей-кузнец из Белоруссии, в прошлом инженер, мастер на все руки, буквально выручавший и колхоз, и женщин села, оставшихся без мужиков: когда требовалось что-нибудь починить, все шли к нему.
До 1943 года Давид жил и работал в колхозе, в 16 лет стал трактористом, а в 17 уже был призван как доброволец. При этом писарь укоротил его фамилию: Давид стал, и так до конца жизни и остался, Костинбоем. Несколько месяцев в военном училище его готовили на снайпера, а на фронте назначили первым номером пулемёта «Максим», старого и тяжёлого. Пулемёты всегда – на особом прицеле у противника, и поэтому у Давида часто менялись «вторые номера», да и сам он несколько раз был ранен, но возвращался в строй и прошёл боевой путь через болота и леса Белоруссии, через Прибалтику, Восточную Пруссию и закончил в Кенигсберге. Война запомнилась многочисленными смертями фронтовых товарищей, сожжёнными деревнями и еврейскими местечками Белоруссии, сожжёнными и вырубленными садами, заброшенными пашнями.
Не успели протрезветь от возлияния в День Победы, как их воинскую часть отправили поездами на Дальний Восток, и на долю 19-летнего сержанта Давида Костинбоя выпало ещё одно очень тяжёлое испытание: преодоление Большого Хинганского хребта, где порой и танки приходилось спускать на тросах. Квантунская армия японцев не ожидала, что противник решится на такой подвиг, но сопротивлялась отчаянно и коварно: мины-ловушки, отравленные колодцы… К тому же – сезон дождей, непрерывные ливни. Но – всё преодолели. Затем – маньчжурские города вдоль Китайско-Восточной железной дороги. В Мукдене Давид даже поговорил на идише с местными евреями, знавшими и русский: они были выходцами из России и СССР, которым до начала 1930-х годов принадлежала эта, построенная царской Россией магистраль. Война для Давида закончилась в Порт-Артуре.
Дома у Давида не было: после войны не осталось в Куневе никого из родных, все погибли. Демобилизовавшись в конце 1945-го, вернулся на Украину, в Шепетовку, работал на торговой базе грузчиком и учился в вечерней школе. После тяжёлых военных лет, естественно, многое забыл. Большую помощь Давиду оказал замечательный учитель математики Гольдштейн. Получив аттестат, приехал в Вильнюс поступать в университет: он этот город освобождал. Но, к удивлению воина-освободителя, его здесь не приняли с распростёртыми объятиями, заявив, что здесь учатся литовцы. Давид приехал во Львов и, как фронтовик, поступил в университет имени Ивана Франко, на исторический факультет. Подрабатывал, где и как мог: на стипендию, даже повышенную, прожить было невозможно.
Первый педагогический опыт Давид приобрёл уже на первом курсе, когда его направили в небольшую деревеньку из нескольких дворов, где в начальной школе было всего 10 учеников с 1 по 4 класс. Несколько месяцев учил детей Давид и вернулся в университет. Время было опасное, бандеровцы жестоко убивали представителей новых властей, к которым относили и учителей, и пионервожатых. Однажды в школу явились два вооружённых молодчика, содрали портреты Ленина и Сталина. Проявили полную осведомлённость относительно студента-учителя, в том числе о его национальности, но его не тронули. Возможно, здесь жили их близкие, и бандиты понимали, что их детям надо было оставить возможность получить образование.
Все пять лет Давид получал повышенную стипендию и с красным дипломом был оставлен преподавателем университета. Подготовил диссертацию. Но 1952 год, «борьба с космополитизмом» и «дело врачей», - и защиту «переносят», а молодого способного преподавателя отправляют в Станиславскую область. Здесь ему сразу предлагают должность директора школы, но Давид отказывается: этому их в институте не учили. Предложили учителем средней школы в бывшем еврейском местечке Тисменица, где не осталось ни одного еврея. Спортзал и библиотека школы – в бывшей синагоге. Н
На фото: Давид - директор школыУчитель Давид Костинбой приехал в местечко с молодой женой: Елена только что закончила пединститут. Через полгода умер Сталин. Скорей всего это, а также знание украинского языка позволило Давиду вскоре занять должность директора украинской средней школы. С этого времени он в этой должности проработал двадцать лет: ещё в одной сельской украинской, а затем и в престижной русской школе областного центра. И везде, где он директорствовал, школы становились передовыми, выходили на высокий уровень и обучения, и состояния школьных зданий и оборудования.
Интересно, что оба случая его перевода «на другую работу с переменой местожительства», как тогда говорили, связаны не с интересами дела, а с обустройством новых номенклатурных работников и членов их семей. В первом случае, из одной сельской школы в другую на ту же должность директора, Давида перевели потому, что жене нового председателя колхоза, друга нового секретаря райкома, престижно было стать директором школы. Во втором случае предложение о переводе сыграло неожиданно добрую роль для семьи Костинбой: они вынуждены были освободить квартиру первому секретарю вновь созданного райкома, зато тот устроил перевод Давида на работу в областной центр, к тому времени уже Ивано-Франковск, в Институт усовершенствования учителей, с предоставлением квартиры. Семье это было кстати ещё и потому, что подросшим дочери и сыну хотелось дать возможность продолжать образование, живя с родителями.
Книга воспоминаний
Давид, с его многолетним опытом педагога и директора школы, прекрасно вписался в работу института. Правда, и в период его 25-летней работы на ниве совершенствования школьного преподавания несколько лет пришлось снова проработать директором, на сей раз самой крупной – несколько тысяч учеников - и престижных школ областного центра, в которой к тому же занимались дети областных руководителей, да и его собственные. С одной стороны, руководство такой школой требовало полной отдачи сил, здесь требовалось быть не только прекрасным педагогом, руководителем, хозяйственником, но ещё и дипломатом. Зато в школе были лучшие преподаватели, среди которых было немало евреев. Зато в распоряжении директора были ресурсы всесильных пап, включая директоров крупных заводов. И к тому же Давид получил трёхкомнатную квартиру, обещанную ему за согласие взвалить на себя это трудное бремя. Через несколько лет он вернулся в Институт усовершенствования, после того, как сказал несколько нелестных слов в адрес своего заместителя в школе – жены 2-го секретаря обкома.
В институте Давид Костинбой возглавлял методический кабинет истории и обществоведения, несмотря на свой «пунктик» - уже это говорит о высоком уровне его работы. Одновременно, несмотря на частые командировки, он продолжал преподавать в вечерних школах, выступать с лекциями от общества «Знание». Кстати, часто лекции и подобные собрания проходили под охраной автоматчиков: скрытая враждебность на родине Бандеры против всего советского и русского давала себя знать и после подавления его банд. Часто, когда лекторы клеймили победы «израильских сионистов», слушатели-антисемиты злорадно улыбались, радуясь поражениям «друзей» Советского Союза. Давид Костинбой пишет, что ещё накануне распада Союза «на улицах Ивано-Франковска появились плакаты, лозунги, призывы: «Смерть москалям!», «Геть жыдив!» «Коммунистив – на шыбеницю! (виселицу)! И шествие бывших вояк дивизии «СС-Галичина».
С начала 90-х годов в Закарпатье не только обрушился весь совковый жизненный уклад- само существование для семьи Костинбой становилось всё более невыносимым и небезопасным. В 1995 году репатриировались в Израиль.
На фото: фронтовик рассказывает...
Живут в Петах-Тикве. Давид с Еленой – на пенсионном пособии. Несмотря на возраст продолжают активную жизнь. Давид – член Комитета инвалидов войны, часто выступает с лекциями. Часто публикуется в печати, от статей на злободневные темы до очерков о своих друзьях-ветеранах войны. Его автобиографическая повесть «А годы, как птицы, летят…» - интересное свидетельство историка и мудрого человека, прослеживающее фактически на протяжении всего двадцатого века жизненные перипетии, нелёгкую жизнь, борьбу и в конечном счёте личную победу еврея – выходца из религиозной семьи прикарпатского местечка. На основе этой книги и устных рассказов Давида и написан этот очерк.
Более пятидесяти лет вместе Давид и его верная Елена, тоже преподаватель с большим стажем. Пока директор школы воспитывал несколько «молодых поколений», она дала жизнь и воспитала их сына и дочь. Сын Семён и его сын, внук Елены и Давида Александр - тюменские инженеры-нефтяники. Почти ежегодно навещают своих близких в Израиле. У внука уже и два сына. Дочь Светлана - медик, успевшая ещё «там» приобрести большой опыт, здесь, в Израиле, работает в доме престарелых. Её дочь Женечка по окончании школы работает в фирме «Оранж».
На фото -с женой, дочерью и сыном
Всё-таки удивителен оптимизм этого славного поколения фронтовиков. Израненный престарелый инвалид войны, ещё и в Израиле переживший тяжёлую операцию на сердце, Давид Костинбой заканчивает свою книгу не словами о личном, а заботой о своей исторической родине, полный «уверенности, что мы победим». Спасибо им, этим мужественным, стойким людям.
Михаил Ринский (972) (0)3-6161361 (972) (0)54-5529955
mikhael_33@012.net.il
