ДЕСАНТНИК ИЗ ТАШКЕНТА (Яков Гершберг)

Михаил Ринский

ДЕСАНТНИК ИЗ ТАШКЕНТА

С Яковом Гершбергом мы познакомились в Российском культурном центре Тель-Авива, на просмотре замечательного документального фильма «Майский вальс», повествующего о мужественных гражданах Израиля, воинах и партизанах – инвалидах Второй мировой войны, пожертвовавших своим здоровьем во имя победы над нацизмом. Яков – один из этих стойких людей. Но не рядовой этой замечательной когорты, а председатель Комитета инвалидов и ветеранов – борцов с нацизмом города Тель-Авива, объединяющего порядка 300 членов двух общественных организаций: Союза инвалидов и Союза ветеранов Второй мировой войны – борцов с нацизмом. Яков Гершберг – один из тех, кто воевал и был тяжело ранен в этой жестокой битве, особенно тяжёлой для пережившего Катастрофу еврейского народа.
Глядя на Якова, никогда не скажешь, что этому подтянутому, с военной выправкой человеку – далеко за 80 лет. Но меньше и быть не должно: в 1943 году, когда Яков Гершберг пришёл добровольцем в Ташкентский военкомат, ему было всего 17 лет. Не мог, не считал себя в праве оставаться в тылу, когда гитлеровцы глумились на Украине над его родственниками и единоверцами.
В памяти всплывало родное местечко Гайсин на живописной реке Соб, где он родился в 1926 году в благочестивой еврейской семье пекаря Рефула и Дони Гершбергов. Родители говорили на идише, да и учиться Яша начал в еврейской школе. Ему не было ещё восьми лет, когда умер отец, и мама вынуждена была работать и воспитывать сына. Яша проучился в еврейской школе всего два класса, затем учился в украинской. Как раз в дни окончания седьмого класса началась война.
Доня с сыном успели эвакуироваться из Гайсина и после длительной дороги доехали до Ташкента, где их тепло встретил и помог устроиться родной брат Дони, Эля Маламут, по профессии кузнец, живший в столице Узбекистана с 1929 года. В 16 лет Яков пошёл работать на военный завод клепальщиком. И мог бы спокойно работать: на заводе была бронь, и на фронт он бы не попал. И мог бы жить, с помощью дяди, в тепле и сытости.
Но не тот характер был у парня, чтобы отсиживаться в тылу, и Яков вместе с двумя сверстниками, нарушая строгие правила военного времени, без разрешения начальства военного завода отправляются в военкомат. В ноябре 1943 года, в 17лет вместо призывного 18-летнего возраста, Якова Гершберга отправляют в Самарканд и после трёхмесячной подготовки, в феврале 1944 года – на фронт. О том, что едет на фронт, Яков пишет маме только из Самарканда: узнай на раньше, ни за что бы не разрешила сыну уехать.
Боевое крещение Яков получил в Западной Белоруссии. Воевал автоматчиком танкового десанта. Пехотинец на танковой броне – живая мишень для врага. Тем более, когда танки идут в разведку боем, да к тому же по лесной дороге или просеке. В первых боях новички ещё не ощущают в полной мере опасности, не знают, откуда ждать вражеской пули или мины. Поэтому необстрелянных бойцов прикрепляли к опытным солдатам. Вот и рядового Гершберга командир отделения Петухов держал при себе.

1944 год. Самарканд. 18 лет.
В лесистой местности особо опасно: враг хитро минировал дороги и просеки, устраивал засады. Тем более – в разведке ночью, когда неожиданностей можно и нужно было ждать на каждом шагу: немцы, отходя, оставляли в лесах заградительные отряды, в упор расстреливавшие пехотинцев. В ночном лесу автоматчики танкового десанта шли впереди, тщательно и по возможности бесшумно проверяя и расчищая путь для танков, внимательно прислушиваясь к каждому шороху, ища мины на дорогах и просеках и прочёсывая лес по обе стороны дороги. Якову запомнилась одна из таких разведок, когда вдруг в ночной тиши совсем близко заурчал мотор, и разведчики увидели силуэт немецкого танка «Тигр». Петухов не растерялся, и по его команде разведчики забросали врага гранатами, но силы были неравные, и этот бой мог быть для них последним, если бы не подоспели свои танки.
Освобождая местечки Польши, в которой до оккупации проживало свыше трёх миллионов евреев, солдат Яков Гершберг лично видел результат решения нацистами «еврейского вопроса». На оккупированных территориях были уничтожены нацистами и их приспешниками практически все евреи: расстреляны или удушены в газовых камерах и сожжены в печах крематориев концлагерей.
Перед наступлением на Варшаву пять месяцев длилось жёсткое противостояние: вели местные бои и готовились к решающему сражению. Артиллерийские перестрелки продолжались. В одной из них 24 августа 1944 года Яков неожиданно был тяжело ранен: осколки снаряда изуродовали ему правую руку, от ладони почти до локтя. На бронетранспортёре его увезли в тыл, в полевой госпиталь под Кобрином, недалеко от Бреста. Там сделали две операции и отправили в глубокий тыл, в дагестанский Дербент.
Яков едва не лишился правой руки: был в списке на ампутацию. По счастью, в госпиталь приехал главный хирург армии. Осмотрев искалеченную руку раненого, - совсем юного, весившего тогда всего 45 килограмм, - он сказал:
- Молодой ещё, всего-то 18 лет, ему ещё жить и жить. Давайте попробуем спасти ему руку.
Врачи долго боролись за руку Якова - и спасли. Но 12 января 1945 года инвалид войны Яков Гершберг был выписан из госпиталя Дербента с ещё открытой, до конца не зажившей раной и приехал к матери в Ташкент. Медицинская комиссия установила вторую группу инвалидности. Естественно, с искалеченной правой рукой не станешь к станку и не сможешь работать топором. Нелегко было молодому инвалиду, но всё-таки он нашёл свой путь. Окончил вечернюю школу, получил аттестат зрелости. Поступил в вечерний строительный техникум, учился в нём, одновременно работая десятником в строительной организации. 1950 год. Госпиталь инвалидов войны.
В эти же 1950-е годы определилась и личная жизнь Якова: в 1954 году он женился, жена Катя работала в банке. В том же году у молодых родилась дочь Светлана, а через три года – сын Геннадий.
После окончания техникума в 1963 году Яков Гершберг работал прорабом, начальником строительного участка, а после окончания вечернего отделения Ташкентского строительного института в 1971 году был назначен сначала главным инженером, а вскоре и начальником строительного управления треста Ташпромстрой. Ташкент, 1962 год. С мамой, женой и детьми.
На этой неспокойной, ответственной должности, требующей не только глубокой инженерной подготовки, но и сильного характера, и командирских качеств, Яков проработал до 1991 года. Сам факт столь длительной работы на посту начальника СМУ - лучшая его характеристика. Два сильнейших землетрясения, почти полностью разрушивших старый Ташкент, тяжёлая работа по ликвидации их последствий, восстановлению и строительству новых кварталов и архитектурных ансамблей города, современных крупных заводов потребовала огромного напряжения сил. Ташкентская эпопея хорошо известна автору этих строк, принимавшему участие в восстановлении города. Отстраивать Ташкент помогала вся страна. Наш Моспроект тогда проектировал, а московские строители строили как целые кварталы, так и красивые индивидуальные многоэтажные здания.
В 1991 году, когда гигантский колосс Советский Союз затрещал по швам, точнее – по границам республик, в Средней Азии, как на дрожжах, рос сепаратизм. Узбекистан был на грани войны с Киргизией. Внутри республики началось откровенное вытеснение с должностей русских, евреев, специалистов других национальностей и замена их узбеками. Начался массовый отъезд «нацменов» из Средней Азии. Автор этих строк именно в это время был ещё раз в Узбекистане, был и в Киргизии. Лично наблюдал, как в считанные месяцы изменилась обстановка в этих богатейших по своим ресурсам, ещё совсем недавно внешне благополучных краях.
В то же время, Россия не готова была принять беженцев, из России тоже набирал силу «исход». Зато Израиль широко распахнул «ворота» аэропорта Бен-Гурион для своих единоверцев из агонизировавшего СССР. И в ноябре 1991 года семья Гершбергов репатриировалась на историческую родину.
Начинать новую активную трудовую жизнь 65-летнему инвалиду войны было поздновато. В Израиле ему определили 55% инвалидности. К сожалению, в 1997 году скончалась верная спутница жизни Катя. Но жизнь продолжалась, дети Кати и Якова, как говорится, состоялись. Инженера Якова Гершберга заменили сразу три инженера. Дочь Светлана окончила энергетический факультет Ташкентского политехнического института и успела ещё «в той жизни» приобрести немалый инженерный опыт. Её муж в Ташкенте работал главным инженером строительного управления, в Израиле работает прорабом в Ашдоде. Их сын и дочь отслужили в ЦАХАЛе, дочь вышла замуж, и инвалид войны Яков Гершберг уже два года, как счастливый прадедушка. 1975 год. С сыном, служившим тогда в Советской Армии.
Сын Якова и Кати Геннадий - также инженер-строитель, получивший диплом ещё в Ташкенте. Здесь работает по специальности. Женился уже в Израиле, его сыну – 10 лет. В Ашдоде живёт с семьёй и внук дяди Эли Маламута, - того, который в 1941 году приютил Гершбергов.
Ну а сам Яков и здесь, на исторической родине, как мы уже упоминали в начале нашего краткого очерка – на командном посту, совсем не лёгком и весьма ответственном. Легко ли руководить коллективом, объединяющим 300 человек, из коих половина – инвалиды и ветераны Второй мировой, средний возраст которых – за 80 лет. Вторая половина этого коллектива – бывшие узники гетто и концлагерей, ленинградцы, пережившие блокаду, жёны и вдовы инвалидов, ветеранов и пострадавшие в годы Второй мировой войны. У многих – немало проблем, и председатель Объединённого комитета раз в неделю, а то и чаще принимает этих людей и старается им помочь. К некоторым приходится ехать самому, а это совсем не легко: самому председателю – уже за 80 лет.
Хотя бы раз в месяц необходимо собрать комитет и ещё раз в месяц – собрание. Есть женсовет, но и самому председателю приходится подключаться к решению острых житейских проблем жён и вдов ветеранов и инвалидов, благополучие которых далеко не в удовлетворительной мере обеспечено законодательством страны. Надо позаботиться о хоре ветеранов, о его репетициях, выступлениях, составе. Следует провести мероприятия в праздничные дни, поздравить юбиляров, а порой – и отдать последний долг уходящим из жизни – к сожалению, их немало…

2007 год Тель-Авив
Примером того, на каком уровне проходят встречи в клубе ветеранов и инвалидов борьбы с нацизмом, можно судить, к примеру, по встрече 23 февраля этого года, на которой выступили депутат Кнессета Марина Солодкина, зам. президента Союза воинов – инвалидов борьбы с нацизмом Завелий Клейнер. Гендиректор Израильского центра содружества Лариса Стадлер вручила подарки. Выступили ещё несколько человек; хор исполнил несколько песен, и вечер завершился за праздничными столами. Всю программу вёл сам председатель Яков Гершберг. А ведь за год приходится проводить немало подобных встреч. Можно себе представить, наряду со всем перечисленным, какая нагрузка на плечах этого стойкого человека.

Март 2009 года
Как член руководства Союза воинов-инвалидов и Союза ветеранов борьбы с нацизмом, Яков Гершберг обязан принимать участие в их заседаниях и собраниях. Можно представить себе, как непросто выполнять все эти многочисленные функции председателю комитета Тель-Авива. Но он не ропщет. Тем более хочется выразить Якову Гершбергу глубокое уважение и пожелать здоровья и стойкости в столь нелёгкой и столь необходимой людям его общественной работе.

Михаил Ринский (972) (0)3-6161361 (972) (0)54-5529955
mikhael_33@012.net.il

ГЕНЕРАЛ - СОЛДАТ ТРЁХ АРМИЙ (Роман Ягель)

Михаил Ринский
ГЕНЕРАЛ – СОЛДАТ ТРЁХ АРМИЙ
В конце марта 2008 года на очередном съезде Союза воинов и партизан-инвалидов войны с нацистами президентом Союза избран генерал Армии обороны Израиля, воевавший в армиях трёх стран, Роман Ягель. «Наш генерал», - называют его ветераны Второй мировой, и он считает это звание одной из высших своих наград. Внук раввина, сын солдата, прославленный генерал и чувствует себя, и воспринимается непринуждённо и в среде рядовых, и на приёмах у первых лиц государств в Иерусалиме и Москве, в Варшаве и Берлине.
« Тяжело быть евреем, но интересно!»
Роман Ягель.
Дед Романа был раввином в местечковом городке Бирче, в Галиции, - через полвека именно в этих краях Бандера вознамерится создать «самостийную Украину», а в конце 19-го века Галиция была ещё на стыке России и Австро-Венгрии. Один из сыновей раввина Риттера, Давид, станет старшим сержантом, командиром взвода армии Австро-Венгрии, но не патриотом этой империи. Когда во время его краткосрочного отпуска в Бирче местные мужики пошли громить и убивать «жидов», сержант Давид Риттер во главе собранной им группы евреев встал с оружием в руках на их пути. И выстрелил, и погромщики отступили. Именно надеясь, как и многие евреи, на национально-культурную автономию для своего народа, Давид Риттер, уволившись из армии австрияков, нелегально принимал участие в обучении подпольных польских отрядов Пилсудского. Отец, Давид Риттер
После смерти первой жены, оставившей Давиду троих детей, он вторично женился на Дороте Насен из местечка Ягелло, которая прибавила ещё дюжину детишек общих. Роман Риттер родился 1 мая 1922 года, и именно в память о родине он примет в Израиле фамилию Ягель. Давид в период становления независимой Польши ещё служил в Польской армии, затем уволился, и в 1928 года Дорота с детьми приехала к мужу в Бирчу, где у него уже было хозяйство. Дом в Бирче небольшой, детей много, и всё прибавлялись. Дети спали в два яруса, жили бедно, в тесноте, но в чистоте, которую Дорота поддерживала в доме. Одежда старших аккуратно приводилась в порядок и передавалась младшим. Соседи обращали внимание на опрятность детей Дороты. Но трудно было родителям, и подросшие дети покидали семью. В 1935 году, окончив 7 классов, 13-летний Роман пошёл пешком в Краков, нашёл там кузена Менделя Риттера, двоюродного брата по отцу, служившего в банке. Тот его устроил в обучение к скорняку, у которого Роман жил, работал и учился в вечерней гимназии. К этому времени в Кракове уже жила и работала медсестрой Сара, сводная сестра Романа.
В сентябре 1939 года Германия «блицкригом» оккупировала Польшу. Роман в числе многих других оказался в гетто местечка Ланцут, всего километрах в 30-ти от Бирчи, но Ланцут – по западную, а Бирча – по восточную сторону реки Сан. 30 евреев, в том числе Романа, немцы отобрали для обслуживания конюшен их воинской части. Когда Красная армия вступила в Западную Украину и река Сан стала пограничной, Роман Риттер с другом Ициком Бренером решают бежать из плена. В той обстановке такой побег был настоящим подвигом, первым в жизни Романа, но далеко не последним. Юноши нелегально переправляются через реку Сан и приходят в Бирчу. Между прочим, Ицик Бренер сейчас – полковник Польской армии Игнаций Бронецки… С друзьями. Роман - справа. Поляк Казимеш Хес(в центре) станет партизаном, украинец Слабомир Дымкевич (слева) - нацистом, пособником гестапо.
В новых условиях советской власти Роман окончил курсы заготовителей и работал заведующим приёмным пунктом сельхозпродуктов в Бирче. Со стороны советских властей были и преследования, и аресты, но семьи Риттеров они не коснулись. Брат Ехиель, на год старше Романа, должен был идти в Красную армию в 1940 году. Роман предложил пойти служить за брата: романтичному юноше нравилась армейская стихия. Риттеры были знакомы с командиром местного погранотряда, и в мае 1940 года Роман стал красноармейцем. Его направили в сержантскую школу в Перемышле, а по окончании – на пограничный пункт в Ольшанах, где Роман одновременно был и переводчиком: много беженцев из Польши проходило через их заставу. На погранпункте советские и немецкие пограничники вели проверку в контакте.
Однажды был такой случай. 12 евреев переплыли реку Сан на лодке. Немец схватил одного из них за бороду и буквально вырвал клок. Роман с размаху ударил нациста винтовкой. Его посадили на гауптвахту. Затем на пропускной пункт не вернули, а определили в караул штаба в Перемышле. Там держали евреев-беженцев – проверяли, многих отправляли в северные и сибирские лагеря. И здесь Роман совершил отчаянно смелый поступок, снова заступившись, как в своё время его отец, за единоверцев: он как бы невзначай оставил незапертой дверь, и заключённые разбежались. Чем это ему грозило – известно, но, по счастью, доказать, что виновен именно Роман, не смогли. Со временем его вернули на границу, в Ольшаны. Бирча. Бывший дом бабушки. !998 год.
В ночь на 22 июня 1941 года на погранпункте в Ольшанах командиру доложили, что немцы спускаются и садятся в лодки для переправы через реку. Но был приказ свыше – не поддаваться на провокации, не стрелять. Гитлеровцы уже бомбили города Украины и Белоруссии, но на заставе об этом ещё не знали. Командир решил по своей инициативе дать отпор – и тут же был арестован особистами. Продержались до десяти часов утра, но силы были неравные, отступили к Перемышлю. Здесь в уличном рукопашном бою Роман был легко ранен в ногу, но немца убил. Остался в строю.
При отступлении в сторону Львова погранотряду то и дело приходилось принимать бой то с догнавшими подразделениями противника, то с десантниками. И снова в рукопашной схватке Роман был ранен в голову. Вынужден был отстать, а потом, придя в себя, лесом дошёл до Бережан, там нашёл свой отряд. По счастью, на станции оказался бронепоезд. На нём удалось прорваться из окружения. Сопротивление Красной армии становилось всё организованнее, но отступление продолжалось. В Житомире отряд, по приказу сверху, взорвал сахарный и кожевенный заводы, чтобы не оставлять врагу. Но и тут немцы уже были в тылу, и командир приказал, рассредоточившись на группы, уходить в сторону Киева. Группа Романа, благодаря его находчивости, доехала до Киева на попутном грузовике. На сборном пункте получили новое обмундирование. Посланные в караул, обезвредили у железнодорожного моста двух диверсантов.
Во вновь сформированной части Роман Риттер воевал под Белой Церковью, затем перебросили в леса под городом Бровары, восточнее Киева. В один из дней прибыл сам маршал С. М. Будённый, командовавший Юго-западным фронтом. Формировался отряд для действий в тылу противника. Добровольцам предложили поднять руки. Маршал лично обошёл строй добровольцев, каждому жал руку и задавал вопросы. У Романа спросил, кто он по национальности – надо же, «вычислил». Еврея Риттера Будённый в отряд не включил: слишком ужасная смерть его ждала, попади он в руки врага. Зато в отряд охраны штаба фронта Романа зачислили, но вскоре опять отправили на передовую. И вновь его часть была окружена и разбита, а их группа из семи пограничников, вконец истощённых и затравленных, была настолько плотно зажата со всех сторон, что сопротивляться не было возможности. Сняли все знаки отличия и зелёные петлицы, уничтожили документы: на пограничников немцы были в особой обиде.
Попали в общую колонну пленных, быстро пополнявшуюся выловленными в лесах. Гнали пленных по 40 минут, затем перерыв на 20 минут. Как скот, загоняли в ограждённые пустыри на лугах. Когда привозили хлеб, его кидали с машины. Голодные люди бросались к машине, давя и топча друг друга. Хлеб доставался «счастливчикам», а на месте побоища подбирали растоптанных. Роман, в то время невысокий и несильный юноша, ослабленный голодом и болезнями, просто не бросался к машине, понимая, что его покалечат, и потом калеку пристрелит конвой. Питался только подобранными по дороге остатками собранной на огородах капусты, картошки, травами. Нацисты издевались над пленными, изощрённо придумывали себе развлечения. Колонну гнали к станции, где производился отбор: пленных посильней отправляли на заводы Германии, а коммунистов, евреев и списанных по здоровью уничтожали. Роману с товарищем – лётчиком удалось по пути спрятаться в огороде и затем с помощью местных жителей лесами выйти к речке Сулла и, переправившись, оказаться у своих. Направили на проверку в Харьков, оттуда – в Белгород, где формировался 92-й отдельный пограничный полк. Роман участвовал в операциях в тылу врага против штабов и техники, приходилось и ходить в разведку, и брать «языков». С товарищем, 1943 год, дивизия им. Костюшко


Фронт был под Воронежем, а штаб полка – в городе, когда Роману Риттеру, как бывшему гражданину Польши, предложили отправить его, а когда отказался – откомандировали в порядке приказа в представительство штаба Польской армии генерала Андерса, подчинявшейся правительству Польши в Лондоне во главе с Сикорским. После долгих переездов почему-то через Новосибирск под Ташкент, где их так и не приняли, группу направили в 1-ю Польскую дивизию имени Тадеуша Костюшко, формировавшуюся под Рязанью. После окончания учёбы в Рязанском училище в июле 1943 года молодой младший лейтенант был назначен командиром взвода. В первом бою дивизии имени Т. Костюшко в октябре 1943 года под Смоленском взвод получил боевое крещение, и в первых же боях Роман Риттер был ранен в шею, причём нарушение нервной системы парализовало руку.
Длительное лечение, рука заработала, и в марте 1944 года Роман Риттер, вернувшись в строй, был назначен командиром роты. Тогда же дивизию перебросили под Киев, откуда она прошла боевой путь через Украину, Польшу, Германию до Берлина. Много раз сталкивался Роман со свидетельствами зверств по отношению к его единоверцам со стороны нацистов и их украинских, польских, литовских приспешников. Да и в действиях советского командования не всё было ясно: когда рота Риттера была уже в варшавском районе Прага, польским войскам не разрешили придти на помощь героям восставшего Варшавского гетто.
В Праге Роман был снова ранен, но от госпиталя отказался.
Ему дали возможность съездить в свой родной городок Бирчу. Здесь он с горечью получил подтверждения трагической гибели буквально всей своей семьи. Его сестра Рахель, жена одного из руководителей города, была жестоко убита в подвалах гестапо, а муж её повесился в тюрьме, не выдержав зверских истязаний. Брат Ехиель бежал из гетто с подругой и ребёнком Рахель, но их, как евреев, выдали и расстреляли. В партизанском отряде погиб брат Шимон: польский отряд приспешников оккупантов уничтожил весь еврейский партизанский отряд. Родители Романа и все остальные члены семьи из гетто были отправлены в концлагерь и погибли в газовых печах. Всего нацисты уничтожили 14 его самых близких: отца, мать и всех братьев и сестёр. В больших, разросшихся, жизнеспособных семьях отца и матери только по обнаруженным документам и опубликованным спискам погибло около 850 человек. Начальник училища
Армия оставалась единственным родным домом Романа, и своим долгом перед уничтоженной семьёй он считал – довести до конца уничтожение гитлеризма. Его рота участвовала в штурме Берлина. После Победы капитан Риттер был назначен начальником школы офицерского состава в Кракове. В этот период он свои воинские обязанности совмещал с помощью еврейским деятелям искусства, в том числе в репатриации, сам участвовал в сионистском кружке по изучению иврита. В 1946 году Роман был арестован именно по подозрению в помощи сионистам. Через девять месяцев его выпустили без суда и следствия и направили руководить одним из двух портов Щецина в устье Одера. Там Роман сумел нелегально выпустить из порта три корабля с евреями в молодое Государство Израиль.
В 1951 году капитан запаса Риттер прошёл курсы командиров батальона, был возвращён в армию и назначен комбатом родной 1-й дивизии имени Костюшко. Ещё через два года он уже был командиром полка. Но у Давида не сложились отношения с командиром дивизии, почти откровенным антисемитом. И когда тот позволил себе назвать Риттера «грязным евреем», Роман выхватил пистолет. Комдив бросился к открытому окну и выпрыгнул из него, но выстрелы прогремели раньше, и он был ранен. Думая, что убил командира, Роман выстрелил в себя. Рана оказалась не смертельной, но Роман 8 месяцев пролежал в госпитале. Дело «замяли»: никому не выгодно было предавать широкой огласке антисемитизм в высших кругах польской армии. С Авраамом Коэном и Эфраимом Снэ
После возвращения в строй Риттера назначили старшим инспектором морского флота Польши, но у него уже созрело твёрдое решение о репатриации. И в 1957 году бывший полковник Польской армии Роман Риттер – в Израиле. Начинает новую жизнь под новой фамилией Ягель и с младших офицерских должностей. До него мало кто из репатриантов служил в погранвойсках. С первых же ответственных заданий Роман обращает на себя внимание. Окончив курсы командиров рот и курсы штабных офицеров полиции и проявив себя в особо важных ситуациях, Роман в короткий срок выдвигается на командные должности в погранвойсках. Воинский талант Р. Ягеля особо раскрывается во время Шестидневной войны, при захвате Туль-Карема и Калькирии. После освобождения Иерусалима был назначен губернатором Старого города. Он и после Шестидневной – в самых горячих точках, от Рамаллы до Газы. Его назначают заместителем командира полка, присваивают звание полковника. С Шимоном Пересом
С 1971 года в течение полутора десятков лет полковник Ягель – в системе Министерства безопасности. Он возглавляет службы безопасности компании Эль-Аль в ряде европейских стран и в Центральном аэропорту Израиля, одновременно занимаясь и проблемами репатриации в нашу страну. В 1985 году, уже после оформления пенсии, Ягеля направляют представителем израильской полиции в европейском Интерполе, и он работает в Германском городе Бонне до 1989 года. За это время вместе с европейскими коллегами раскрывает целый ряд преступлений. В 1986 году Р. Ягелю присвоено звание бригадного генерала. С Эхудом Бараком
Трудно перечислить боевые награды разных стран, которые по праву на груди легендарного генерала-солдата армий трёх стран: он награждён правительствами СССР, Российской Федерации, Польши, Украины, Израиля; отмечен наградами зарубежных ветеранских организаций. И трудно переоценить вклад Романа Ягеля в укрепление связей Израиля со многими европейскими странами, в том числе – по линии Союзов ветеранов войны с нацизмом. Он – организатор и участник десятков встреч и переговоров на самом высоком уровне. После кончины в 2007 году Авраама Коэна Роман Ягель продолжил дело своего друга и сподвижника, возглавив Союз воинов и партизан-инвалидов войны с нацистами, членом которого состоит много лет. С женой и сыном
1 мая генералу Роману Ягелю исполняется 86 лет. Его работоспособность удивительна, как и его жизненный оптимизм. У него – отличная семья: жена Вила; сын Давид, возглавляющий компьютерную фирму; замечательные внуки.
Во время нашей беседы меня не покидала мысль о том, что, в отличие от многих, очень уважаемых людей, в своё время совершивших подвиги и живущих воспоминаниями о них, вся жизнь Романа Ягеля – подвиг. Даже и то, как он сейчас активно борется за права инвалидов войны, что совсем нелегко. Весь его жизненный путь трудно охарактеризовать лучше, чем словами Евгения Евтушенко:
Вся жизнь моя пусть будет подвигом,
Рассредоточенным во времени.

Михаил Ринский (972) (0)3-6161361 (972) (0)54-5529955
mikhael_33@012.net.il

ДИРЕКТОР ШКОЛЫ ИЗ МЕСТЕЧКА

Михаил Ринский

ДИРЕКТОР ШКОЛЫ ИЗ МЕСТЕЧКА
В поколении фронтовиков Второй мировой – сколько же скромных людей, которым есть что рассказать: они прошли через многое, многое и о многом знают, многое преодолели и многого добились, многое сделали и, несмотря на возраст и раны, продолжают делать – не для собственной славы, а для будущих поколений. Давид Костинбой – в их строю.
На встрече инвалидов – ветеранов Петах-Тиквы с председателем их Союза генералом Романом Ягелем ко мне подошёл пожилой человек и подарил мне свою книгу с тёплой дарственной надписью, скромно предложив полистать её в свободное время. Подарок я с благодарностью принял, но честно предупредил, что не знаю, когда удастся выкроить время – прочесть. Когда же, наконец, взял в руки книжку и перелистал её, понял, что о жизни Давида Костинбоя непременно необходимо поведать людям, как о ещё одном примере, с одной стороны, трагедии еврейского местечка и его жителей в горниле Катастрофы, а с другой – стойкости и энергии тех, кто выжил. Примере стремления и силы воли обрести достойное дело и занять достойное место в жизни. Примере их вклада в возрождение жизни, в возрождение нашего народа и его страны.
Местечковое село Корница Подольской губернии (ныне Хмельницкая область) после Первой мировой и гражданской войн было наполовину еврейским, наполовину – украинским и польским. Шойхет и моэль местной синагоги Шимон Костинбойм и его жена Сара, оба из раввинских семей левобережной старой Польши, после революции оказались в советской Украине. Из восьми детей выжили четверо: три дочери и сын Давид, младший из детей, родившийся в 1926 году.
В религиозной семье все, и дети в том числе, говорили на идише. Родители друг с другом – ещё и на иврите. И сына учили торе и языку предков. Лишённый, как священнослужитель, гражданских прав, Шимон продолжал, рискуя многим, посещать синагогу и выполнять свои святые обязанности, заменяя и кантора. Жили скромно; были свой огород, садик и семейная любимица и кормилица корова, которую пришлось продать в голодное время. В 1933 году, в тяжёлом голодоморе, еле выжили, питаясь супом из крапивы, жмыхом, отрубями; пухли от голода.
Рассказывая об этом тяжёлом времени, Давид просит подчеркнуть, что не «москали», и сами погибавшие от голода, виновны в той всеобщей трагедии, как сейчас пытаются повернуть дело на Украине, и не евреи, как утверждают антисемиты, а политика партии и советских властей, разоривших крестьянство, самые крепкие его слои. Об этом он пишет и в своей книге.
Семья выжила лишь благодаря тому, что в том тяжёлом 33-м отцу удалось устроиться тем же Шойхетом в производственную артель, и семья переехала в крупное и зажиточное местечковое село Кунев у речки Вилия, по которой проходила граница с Польшей, в то время независимой. Отец числился в артели, как мясник, и это позволило Давиду с юных лет считаться в документах сыном рабочего. Зато две его старшие сестры, как комсомолки - дочери лишенца, в 15-летнем возрасте вынуждены были жить на квартире отдельно от родителей, во избежание их «тлетворного влияния», и пробирались к ним в дом ночами тайком – ощутить материнское тепло и поесть вкусного, специально припасённого мамой.
В Куневе было три синагоги, но постепенно их закрыли все, и пришлось верующим молиться тайком в квартирах. В семье Костинбойм продолжали соблюдать все еврейские основные даты, хотя и с «поправками», связанными с «конспирацией». Закрывали окна и двери, и отец читал и пел молитвы. Отец обучал сына не только основным молитвам, но и исполнять еврейские мелодии на домре, подаренной ему – на скрипку денег не было. Самым ценным, кроме священных книг, в доме шойхета была целая коллекция специальных острейших ножей с инкрустированными ручками для шхиты, к которым детям запрещалось прикасаться.
В один из праздников Суккот устроили , как обычно, суку в примыкавшем к дому сарае, разобрав крышу и накрыв сарай ветвями и кукурузными стеблями. Проезжавший в сильный дождь начальник погранзаставы заметил, что крыша сарая разрушена, и прислал пограничников – помочь её отремонтировать. Стоило труда упросить их не делать этого.
Давид успел закончить в еврейской школе семь классов, когда в 1939 году её закрыли. Восьмой класс в украинской школе Давид закончил как раз в канун войны. В считанные дни немцы оккупировали Эападную Украину, из Кунева мало кто успел уйти на восток. С первых дней начались издевательства над евреями, и укрыться от этого было невозможно. «Соседи, с которыми жили рядом десятилетия, сами разыскивали, доносили, если находили даже маленьких еврейских детей», - пишет Давид в своих воспоминаниях. Памятник погибшим евреям местечка Кунев. Инвалид войны Моисей Лойфер, ныне живущий в Израиле, писал в ЦК КПСС, в газету «Правда» и добился разрешения на сооружение памятника жертвам, но с надписью на украинском и без указания, что этими жертвами были евреи и что убийцами были также и местные пособники нацистов.

Уже в августе 1941 года в Куневе оккупанты и полицаи «решили еврейский вопрос» массовым уничтожением. Когда начали выгонять еврейские семьи из домов и гнать по улице к заранее вырытым рвам у еврейского кладбища, в доме Костинбоймов услышали крики и стенания. Мама Сара сразу поняла, что происходит, и успела сказать: «Сынок, убегай». Давид укрылся в огороде, а вся семья – родители, сёстры, как и практически всё еврейское население Кунева, погибла от рук палачей. Евреев ещё гнали на расстрел, а оккупанты и соседи уже грабили их дома. Немецкий офицер по достоинству оценил музейную ценность коллекции ножей шойхета и прихватил их, остальное растащили местные.
После двух суток блуждания по окрестностям Давиду, наконец, повезло: его взял в помощники дед Захар – так он себя назвал, - перегонявший стадо скота на восток, якобы для нужд немецкой армии. По имевшемуся у него соответствующему документу, невесть откуда полученному, Захара с его стадом пропускали патрули оккупантов. Уже в декабре 1941 года мудрому Захару удалось вместе со стадом каким-то ему одному известным путём перейти через фронт, после чего, оставив подпасков и стадо советским властям, Захар снова ушёл через линию фронта в тыл к немцам. Тогда Давид только догадывался, а после войны узнал, что дед Захар был связан с партизанами. В конце концов он был схвачен и расстрелян оккупантами.
В милиции, куда попал 15-летний подпасок, Давид сказал, что у него родственники в Чкаловской (ныне Оренбургской) области, и его туда отправили. В глухом колхозе разыскал Ривку, единственную из сестёр, оставшуюся в живых, потому что ещё до войны вышла замуж, жила у мужа в Шепетовке и вместе с ним оказалась в эвакуации в этой глуши. Муж, Григорий Бергер, не призванный в армию, умер здесь же, в колхозе, оставив Ривку с маленькой дочуркой.
В колхозе был ещё и старый еврей-кузнец из Белоруссии, в прошлом инженер, мастер на все руки, буквально выручавший и колхоз, и женщин села, оставшихся без мужиков: когда требовалось что-нибудь починить, все шли к нему.
До 1943 года Давид жил и работал в колхозе, в 16 лет стал трактористом, а в 17 уже был призван как доброволец. При этом писарь укоротил его фамилию: Давид стал, и так до конца жизни и остался, Костинбоем. Несколько месяцев в военном училище его готовили на снайпера, а на фронте назначили первым номером пулемёта «Максим», старого и тяжёлого. Пулемёты всегда – на особом прицеле у противника, и поэтому у Давида часто менялись «вторые номера», да и сам он несколько раз был ранен, но возвращался в строй и прошёл боевой путь через болота и леса Белоруссии, через Прибалтику, Восточную Пруссию и закончил в Кенигсберге. Война запомнилась многочисленными смертями фронтовых товарищей, сожжёнными деревнями и еврейскими местечками Белоруссии, сожжёнными и вырубленными садами, заброшенными пашнями.

На фото: Давид в победном 1945 году
Не успели протрезветь от возлияния в День Победы, как их воинскую часть отправили поездами на Дальний Восток, и на долю 19-летнего сержанта Давида Костинбоя выпало ещё одно очень тяжёлое испытание: преодоление Большого Хинганского хребта, где порой и танки приходилось спускать на тросах. Квантунская армия японцев не ожидала, что противник решится на такой подвиг, но сопротивлялась отчаянно и коварно: мины-ловушки, отравленные колодцы… К тому же – сезон дождей, непрерывные ливни. Но – всё преодолели. Затем – маньчжурские города вдоль Китайско-Восточной железной дороги. В Мукдене Давид даже поговорил на идише с местными евреями, знавшими и русский: они были выходцами из России и СССР, которым до начала 1930-х годов принадлежала эта, построенная царской Россией магистраль. Война для Давида закончилась в Порт-Артуре.
Дома у Давида не было: после войны не осталось в Куневе никого из родных, все погибли. Демобилизовавшись в конце 1945-го, вернулся на Украину, в Шепетовку, работал на торговой базе грузчиком и учился в вечерней школе. После тяжёлых военных лет, естественно, многое забыл. Большую помощь Давиду оказал замечательный учитель математики Гольдштейн. Получив аттестат, приехал в Вильнюс поступать в университет: он этот город освобождал. Но, к удивлению воина-освободителя, его здесь не приняли с распростёртыми объятиями, заявив, что здесь учатся литовцы. Давид приехал во Львов и, как фронтовик, поступил в университет имени Ивана Франко, на исторический факультет. Подрабатывал, где и как мог: на стипендию, даже повышенную, прожить было невозможно.
Первый педагогический опыт Давид приобрёл уже на первом курсе, когда его направили в небольшую деревеньку из нескольких дворов, где в начальной школе было всего 10 учеников с 1 по 4 класс. Несколько месяцев учил детей Давид и вернулся в университет. Время было опасное, бандеровцы жестоко убивали представителей новых властей, к которым относили и учителей, и пионервожатых. Однажды в школу явились два вооружённых молодчика, содрали портреты Ленина и Сталина. Проявили полную осведомлённость относительно студента-учителя, в том числе о его национальности, но его не тронули. Возможно, здесь жили их близкие, и бандиты понимали, что их детям надо было оставить возможность получить образование.
Все пять лет Давид получал повышенную стипендию и с красным дипломом был оставлен преподавателем университета. Подготовил диссертацию. Но 1952 год, «борьба с космополитизмом» и «дело врачей», - и защиту «переносят», а молодого способного преподавателя отправляют в Станиславскую область. Здесь ему сразу предлагают должность директора школы, но Давид отказывается: этому их в институте не учили. Предложили учителем средней школы в бывшем еврейском местечке Тисменица, где не осталось ни одного еврея. Спортзал и библиотека школы – в бывшей синагоге. Н

На фото: Давид - директор школы

Учитель Давид Костинбой приехал в местечко с молодой женой: Елена только что закончила пединститут. Через полгода умер Сталин. Скорей всего это, а также знание украинского языка позволило Давиду вскоре занять должность директора украинской средней школы. С этого времени он в этой должности проработал двадцать лет: ещё в одной сельской украинской, а затем и в престижной русской школе областного центра. И везде, где он директорствовал, школы становились передовыми, выходили на высокий уровень и обучения, и состояния школьных зданий и оборудования.
Интересно, что оба случая его перевода «на другую работу с переменой местожительства», как тогда говорили, связаны не с интересами дела, а с обустройством новых номенклатурных работников и членов их семей. В первом случае, из одной сельской школы в другую на ту же должность директора, Давида перевели потому, что жене нового председателя колхоза, друга нового секретаря райкома, престижно было стать директором школы. Во втором случае предложение о переводе сыграло неожиданно добрую роль для семьи Костинбой: они вынуждены были освободить квартиру первому секретарю вновь созданного райкома, зато тот устроил перевод Давида на работу в областной центр, к тому времени уже Ивано-Франковск, в Институт усовершенствования учителей, с предоставлением квартиры. Семье это было кстати ещё и потому, что подросшим дочери и сыну хотелось дать возможность продолжать образование, живя с родителями.

Книга воспоминаний
Давид, с его многолетним опытом педагога и директора школы, прекрасно вписался в работу института. Правда, и в период его 25-летней работы на ниве совершенствования школьного преподавания несколько лет пришлось снова проработать директором, на сей раз самой крупной – несколько тысяч учеников - и престижных школ областного центра, в которой к тому же занимались дети областных руководителей, да и его собственные. С одной стороны, руководство такой школой требовало полной отдачи сил, здесь требовалось быть не только прекрасным педагогом, руководителем, хозяйственником, но ещё и дипломатом. Зато в школе были лучшие преподаватели, среди которых было немало евреев. Зато в распоряжении директора были ресурсы всесильных пап, включая директоров крупных заводов. И к тому же Давид получил трёхкомнатную квартиру, обещанную ему за согласие взвалить на себя это трудное бремя. Через несколько лет он вернулся в Институт усовершенствования, после того, как сказал несколько нелестных слов в адрес своего заместителя в школе – жены 2-го секретаря обкома.
В институте Давид Костинбой возглавлял методический кабинет истории и обществоведения, несмотря на свой «пунктик» - уже это говорит о высоком уровне его работы. Одновременно, несмотря на частые командировки, он продолжал преподавать в вечерних школах, выступать с лекциями от общества «Знание». Кстати, часто лекции и подобные собрания проходили под охраной автоматчиков: скрытая враждебность на родине Бандеры против всего советского и русского давала себя знать и после подавления его банд. Часто, когда лекторы клеймили победы «израильских сионистов», слушатели-антисемиты злорадно улыбались, радуясь поражениям «друзей» Советского Союза. Давид Костинбой пишет, что ещё накануне распада Союза «на улицах Ивано-Франковска появились плакаты, лозунги, призывы: «Смерть москалям!», «Геть жыдив!» «Коммунистив – на шыбеницю! (виселицу)! И шествие бывших вояк дивизии «СС-Галичина».
С начала 90-х годов в Закарпатье не только обрушился весь совковый жизненный уклад- само существование для семьи Костинбой становилось всё более невыносимым и небезопасным. В 1995 году репатриировались в Израиль. На фото: фронтовик рассказывает...

Живут в Петах-Тикве. Давид с Еленой – на пенсионном пособии. Несмотря на возраст продолжают активную жизнь. Давид – член Комитета инвалидов войны, часто выступает с лекциями. Часто публикуется в печати, от статей на злободневные темы до очерков о своих друзьях-ветеранах войны. Его автобиографическая повесть «А годы, как птицы, летят…» - интересное свидетельство историка и мудрого человека, прослеживающее фактически на протяжении всего двадцатого века жизненные перипетии, нелёгкую жизнь, борьбу и в конечном счёте личную победу еврея – выходца из религиозной семьи прикарпатского местечка. На основе этой книги и устных рассказов Давида и написан этот очерк.
Более пятидесяти лет вместе Давид и его верная Елена, тоже преподаватель с большим стажем. Пока директор школы воспитывал несколько «молодых поколений», она дала жизнь и воспитала их сына и дочь. Сын Семён и его сын, внук Елены и Давида Александр - тюменские инженеры-нефтяники. Почти ежегодно навещают своих близких в Израиле. У внука уже и два сына. Дочь Светлана - медик, успевшая ещё «там» приобрести большой опыт, здесь, в Израиле, работает в доме престарелых. Её дочь Женечка по окончании школы работает в фирме «Оранж».

На фото -с женой, дочерью и сыном

Всё-таки удивителен оптимизм этого славного поколения фронтовиков. Израненный престарелый инвалид войны, ещё и в Израиле переживший тяжёлую операцию на сердце, Давид Костинбой заканчивает свою книгу не словами о личном, а заботой о своей исторической родине, полный «уверенности, что мы победим». Спасибо им, этим мужественным, стойким людям.

Михаил Ринский (972) (0)3-6161361 (972) (0)54-5529955
mikhael_33@012.net.il

ПОДВИГ ЮНГИ КОВАЛЁВА-РАБИНОВИЧА

Михаил Ринский
ПОДВИГ ЮНГИ
КОВАЛЁВА-РАБИНОВИЧА
Одна из золотых страниц войны против фашизма – подвиг молодого матроса Северного флота Саши Ковалёва, спасшего торпедный катер и товарищей, грудью закрыв пробоину в радиаторе мотора. Во многих книгах его сравнивают с Александром Матросовым. Но немногие знают о том, что Саша – сын репрессированных Ф. и Е. Рабиновичей. А некоторые и просто знать не хотят…
Этот герой-юноша и совершенно необычная для тех времён история его короткой жизни, о которой мне поведал его товарищ по Школе юнг и по войне Семён Залл, заинтересовала меня. В нескольких книгах воспоминаний ветеранов-североморцев, в интернете – на сайтах от Мурманского музея до статей И. Л. Дегена и переписки Риты Райт-Ковалёвой - нашёл немало. Причём – разнобой не только в обстоятельствах его подвига, но и особенно – в биографии юноши. В конце концов, стараясь объективно воспользоваться имевшимися в моём распоряжении воспоминаниями наиболее близких к Саше людей и свидетелей событий, я составил себе следующую картину трагических жизни, подвига и смерти юноши-героя.
В различных мемуарах Саша – и горьковчанин, и ленинградец… Но всё-таки он родился в 1927 году в московской еврейской семье инженера Филиппа Макаровича Рабиновича и его жены Елены (Лили) Яковлевны Рабинович, в девичестве – Черномордик. В 1937 году Ф. М. Рабинович был арестован вскоре после возвращения из США, где, как пишет И. Деген, он покупал для СССР лицензии другую техническую документацию. Позднее инженер был расстрелян. Елена Яковлевна Рабинович была сослана в Джезказган – она вернётся в Москву лишь в 50-х годах, в 1955-56-м годах родители Саши будут реабилитированы.
После их ареста, спасая десятилетнего мальчика, заботы о нём взяла на себя старшая сестра матери Раиса (Рита) Яковлевна Райт-Ковалёва, всемирно известная писательница и переводчица (1898-1989). Именно в её переводах впервые появились русские версии произведений Г. Бёлля, Ф. Кафки, Дж. Сэлинджера, У. Фолкнера, А. Франк. Рита Райт-Ковалёва – автор художественной биографии Р. Бернса, воспоминаний о Маяковском, Хлебникове, Ахматовой, Пастернаке. Всё это – далеко не полный перечень её произведений.
Муж Риты Райт, капитан 2-го ранга Николай Петрович Ковалёв, флагманский механик Беломорской военной флотилии, в начале войны со штабом флотилии был переведён в Архангельск. Рита Райт с Сашей были эвакуированы в Ярославскую область, а в конце 1941 года переехали в Архангельск, где Рита Райт-Ковалёва стала работать на радио, а Сашу устроили на штабной катер. Скорее всего, официально он не был усыновлён Ковалёвыми: во-первых, при живой матери в ссылке, а во-вторых, возможно, в служебном положении Николая останавливало и то, что он – сын "врага народа". Зато капитан 2-го ранга сделал для юноши то, на что нужна была настоящая решимость.
Когда к осени 1942 года на Соловецких островах создавалась единственная в мире Школа юнг, Саша с помощью дяди поступил в неё, заимствовав биографию не прошедшего по своим данным кандидата в юнги Юрия Николаевича Ковалёва, комсомольца, уроженца Горьковской области, 1926 года рождения. Конечно, такой "подлог", стань он известен, имел бы непредсказуемые последствия не только для Саши Рабиновича, но и для капитана Н. Ковалёва. Скорее всего, необходимостью скрывать эту тайну и объясняется некоторая замкнутость в общении юноши со сверстниками в Школе юнг, которую кое-кто из них отмечал позднее в мемуарах. Но уже через год, в период боевой службы Саши, как вспоминал непосредственный командир Саши стармех торпедного катера Николай Старшинов, Саша "не скрывал, что у него – приёмные родители, был общительным, добрым и честным".
Это естественно: за каких-нибудь год напряжённейшей учёбы в Школе юнг и полгода в той тяжёлой боевой обстановке юноша стал уже "бывалым моряком", уверовал в себя. Ещё в Школе юнг, где Александр был в группе подготовки мотористов, он, как единодушно отмечают в воспоминаниях его товарищи, был одним из самых лучших в учёбе, а в боевой обстановке - никогда не отказывал товарищам в помощи, отлично разбираясь в двигателях.
Свой геройский подвиг Александр Ковалёв-Рабинович совершил 8 мая 1944 года, когда два торпедных катера дерзко атаковали целую группу кораблей противника у их берега. Наши корабли ТК-217 и ТК-209 под командой старших лейтенантов Желвакова и Кисова на большой скорости приблизились к вражеским кораблям и торпедировали два головных сторожевика противника. На наши корабли обрушился шквал огня с кораблей противника. Теперь , развернувшись, надо было уходить. Но вражеские снаряды повредили ТК-217, он потерял ход и стал тонуть. ТК-209 развернулся и, прикрыв друга дымовой завесой, Кисов под огнём противника снял его экипаж. Желваков, покидая корабль, поджёг бикфордов шнур, взорвав корабль, чтобы не достался врагу.
ТК-209 оторвался от погони, имея преимущество в скорости. Но три самолёта "фокке-вульф2 атаковали катер. Кисов, умело маневрируя, увернулся от попадания бомб. Но самолёты открыли артиллерийский и пулемётный огонь. Взрывами в моторном отсеке был ранен командир отделения мотористов Старшинов, тяжело ранен старшина. Саша Ковалёв был контужен. Придя в себя, увидел: правый мотор бездействует, левый повреждён, а у среднего мотора из пробоины в радиаторе хлещет кипяток. Катер терял ход. Нарушение охлаждения мотора грозило его взрывом. Схватив стёганый ватник, Саша прижал его к пробоине радиатора и навалился грудью, останавливая течь. Кипяток обжигал его, но он продолжал прижиматься к радиатору, пока не подоспела помощь со стороны мотористов спасённого экипажа ТК-217. Александр Ковалёв-Рабинович с приёмным отцом, кап. 2-го ранга Н. П. Ковалёвым
Подоспевшие советские истребители отогнали "фоккеров". Мотор продолжал жить, катер не потерял ход и благополучно дошёл до базы. Таким образом, благодаря подвигу Саши были спасены экипажи двух торпедных катеров. По прибытии на базу он, в числе других моряков, проявивших героизм, был представлен к правительственной награде.
Но смерть всё-таки настигла героя на следующий день, когда ТА-209 в числе нескольких других катеров были отправлены на ремонт на главную базу. Воспламенилась фосфорная головка застрявшего в переборках немецкого снаряда замедленного действия, и взорвались бензобаки. На корабле начался пожар. Оставшиеся в живых моряки были спасены, но Саша оказался в числе погибших.
На крутом берегу полярного моря - гранитный обелиск в память катерников- североморцев. Рядом – мраморная плита с портретом юного моряка и надписью: "Юнга Саша Ковалёв погиб в море 9 мая 1944 года". Александр Ковалёв посмертно награждён орденом Отечественной войны 1-й степени. В честь него сложены стихи. Балладу московского композитора Юрия Чичкова в память юного героя великолепно исполнял прославленный детский ансамбль имени Локтева. Именем Саши Ковалёва названы улицы в Москве, Ленинграде, десятках других городов. Назван корабль Мурманского пароходства. Его имя носили сотни школьных дружин. Имя Саши Ковалёва.
На одном из сайтов я нашёл в переписке Риты Райт-Ковалёвой слова о том, что её "муж, капитан 1-го ранга-подводник, погиб в 1946 году". Кто знает, доживи этот порядочный человек до времён дел космополитов и врачей – не припомнили ли бы ему этот чистосердечный "подлог". Впрочем, любым властям довольно часто не выгодна была и есть всенародная огласка всей правды. Вот и не знали советские люди ни о подлинной фамилии Саши Рабиновича, ни о участи его отца. Поэтому и сегодня на сайте школы №330 города Москвы, где Сашу Ковалёва по сей день считают своим учеником, приводится "экзаменационный проект учащегося 10 класса Н. Ермакова", где говорится, что Саша Ковалёв геройски воевал, "желая отомстить врагу за поруганную землю, за смерть отца…"(выделено, естественно, мною. М. Р.). Осталось добавить: "…в сталинских застенках". И ещё добавить фамилию отца и сына – Рабинович.
Но если у школьников, а то и педагогов - как в приведённом случае, подобные "недалёкости" – явление нередкое, то уж в городских историко-краеведческих музеях историческая правда обязана быть на должном уровне при любых властях. Однако вот сайт Городского краеведческого музея города Полярный Мурманской области. Сообщая о том, что родители Саши Ковалёва были евреи по национальности и были репрессированы, музей не просто умалчивает их фамилию Рабинович, но и стыдливо задаёт вопрос о Саше:"Стоит ли возвращать ему настоящую фамилию?" (выделено мною. – М.Р.).
Нет, на подобный, мягко выражаясь, наводящий (не хочется думать, что провокационный) вопрос радикальной реакции не последует. Хотя бы из уважения к покою святых покойников, а ещё – к смелому подвигу его глубоко чтимых тёти и дяди. Но если говорить о справедливости и если уж вопрос поставлен, то разве не реабилитированы родители Саши и тем самым – их и его фамилия Рабинович? И разве мало мы знаем двойных фамилий людей, являющихся гордостью в том числе и русского народа? Тот же пример: Райт-Ковалёва. Или Рабинович-Данченко.
Уверен, что подобных не доведённых до конца случаев реабилитации добрых человеческих имён – множество. И разве не было бы ещё одним стришком стремления к справедливости и её утверждения , к примеру, в данном случае – добавление на мемориальных досках и памятниках на улицах и в школах, названных в честь героя, сведений о его подлинной фамилии и краткого пояснения, почему она другая. Кстати, это относится отнюдь не только к России. И не только к таким трагическим примерам, как с юным героем Сашей Ковалёвым-Рабиновичем.

Михаил Ринский (972) (0)3-6161361 (972) (0)54-55299
rinmik@gmail.com
mikhael_33@012.net.il

ВЕТЕРАН ИЗ МЕСТЕЧКА (Яков Липовецкий)

Михаил Ринский
ВЕТЕРАН ИЗ МЕСТЕЧКА

В октябре члену Центрального совета Союза ветеранов Второй мировой войны - борцов против нацизма, председателю отделения Союза в Бней-Браке Якову Липовецкому исполняется 85 лет. А возглавляемому им отделению Союза ветеранов исполняется 35 лет - на 5 лет больше, чем Союзу ветеранов Израиля.
Уроженец местечкового украинского городка Прилуки, фронтовик-танкист, кадровый офицер, затем - преподаватель истории и географии, Яков на исторической родине - активнейший общественник.
Наша беседа начинается с воспоминаний: предки наши - из одних краёв за чертой оседлости. Киевщина и Черниговщина соседствуют, так что местечковые городки наших дедов сравнительно недалеко. В Прилуках Черниговской губернии дед юбиляра Рафаил Липовецкий ещё на рубеже XIX и XX веков работал главным механиком крупной табачной фабрики. В конце 1920-х годов он водил внука по фабрике, с гордостью показывая грохочущие детища своей работы. Всем своим троим сыновьям дед Рафаил и бабушка Ривка дали достойное образование по тем нелёгким для местечковых евреев временам: старший сын Исак, отец Якова, получил высшее образование фармацевта, средний стал врачом-стоматологом. Младший совсем молодым погиб на фронте.
Ещё студентами познакомились Исак и Фаня: по окончании киевской женской гимназии она училась на зубоврачебных курсах. Отец Фани, Яков Шлеймахер, был видным киевским адвокатом, имел свою контору. К сожалению, погиб в погромном 1918 году. В память о нём и назовут Исак и Фаня сына Яковом при его рождении в 1922 году. Мать Фани получила отличное светское, а затем и медицинское образование, знала иностранные языки, сочетая светскость с религиозностью.
В домах обоих дедов свято соблюдали традиции: Якову запомнилась синагога в Прилуках, куда его брал с собой дед. На всю жизнь запечатлела детская память убранство этого святого храма. В отличие от родителей, Исаку и Фане в новых советских условиях соблюдать традиции было нелегко, хотя основные еврейские праздники отмечали. Между собой в доме родители говорили на идише, но от Якова, единственного сына, этого не требовали.
В Прилуках Исак заведовал аптекой до 1935 года, когда его перевели в пригород Киева. Затем опытному фармацевту удалось получить работу в Киеве, но ненадолго: в тяжёлом 1937 году семье пришлось срочно уехать в Кременчуг. Здесь Исаку повезло: в скором времени его назначили главой кременчугского аптекоуправления. Фаня работала в зубоврачебном отделении поликлиники и, кроме того, открыла частный кабинет. Жили в хорошей квартире в здании аптекоуправления. В семье был достаток, в Кременчуге события конца 30-х годов обошли её, по счастью, стороной, и сыну оставалось только хорошо учиться в школе, что он и делал до 8-го класса. После чего перешёл в вечернюю школу, чтобы иметь возможность днём заниматься в аэроклубе, как это было модно и престижно советскому комсомольцу в 1930-х предвоенных годах. В аэроклубе учили летать, для начала, на «небесных тихоходах» У-2, прыгать с парашютом.
Весной 1941 года Яков одновременно заканчивает школу и аэроклуб и в числе семи друзей по учёбе получает направление в Чугуевское авиационное училище под Харьковом, куда должен был прибыть на медкомиссию в начале августа. А 22 июня начинается война. В первые дни войны мобилизуют отца: 29 июня майор интендантской службы Исак Липовецкий уехал на фронт, весной 1942 года он погибнет...
Враг наступал быстро. Ещё недавно глубокий тыл становился прифронтовой зоной. Когда, согласно предписанию, выпускники Кременчугского аэроклуба в начале августа прибыли в Чугуевское училище, там оставался лишь комендант: училище было эвакуировано в Среднюю Азию. Комендант помог им сесть в товарный поезд, и ребята вернулись в Кременчуг. Мать Яков уже не застал: она уехала в Харьков, оттуда была эвакуирована в Грозный, где работала в госпитале. Когда оккупанты приблизились к Чечне, Фаня была эвакуирована в Среднюю Азию.
В военкомате Кременчуга не нашли ничего лучшего, чем отправить подготовленных к службе в авиации 18-летних выпускников Аэроклуба в народное ополчение, даже не одели в военную форму. Отделению Якова на семь человек дали один пулемёт, одну винтовку и каждому противогаз и мину - за неимением гранат. Направили в сторону Кировограда. Немцы высадили десант, отлично вооружённый, даже танкетки поддерживали пехоту. В первом же бою фактически безоружное, необученное ополчение было опрокинуто и отброшено к Днепру. Пытавшихся переправиться поливали огнём с суши и бомбили «Юнкерсы» с воздуха. Баржи с зерном, которые пытались использовать для переправы, самолёты врага поджигали и топили.
Яков с товарищем-земляком Борисом решили переправиться вплавь. Ополченцев спасло то, что оба они, выросшие в приднепровском городе, отлично плавали, и к тому же в месте переправы был островок посреди реки, где удалось передохнуть. В одних трусах, из последних сил, но зато живыми и невредимыми они выбрались на восточный берег Днепра и под покровом сумерек вернулись в Кременчуг, где уже царила паника.
Дома оделись, но были голодны, и вообще - не знали, что делать. Родственники Бориса уезжали в деревню, но молодые солдаты в штатском считали своим долгом быть в рядах Красной армии. В военкомате никого не было. По счастью, недалеко от дома, в арсенале, располагался склад артиллерийской части. Якова с товарищем солдаты пожалели, подкормили, и ребятам прямо в штатском, без всякого оформления, удалось вместе с обозом артиллеристов отступать до самого Ростова. В части были небольшие орудия на конной тяге. Молодые здоровые парни помогали вытаскивать из грязи российских военных дорог колёса орудий и телег обоза, а армейцы кормили и обучали новичков. Лишь под Ростовом, в декабре 1941 года, их оформили и выдали форму.
Продолжали отступать через степи до самой Волги. Затем на баржах до Сталинграда, оттуда - в Куйбышев. Во время одной из многих вражеских атак с воздуха Яков был ранен и после медсанбата направлен в Саратовское военно-политическое училище, в танковое отделение. Там - 11 месяцев, томительных для двадцатилетнего парня, рвущегося в бой. Наконец, летом 1943 года младший лейтенант Яков Липовецкий назначается комсоргом 32-го отдельного танкового полка. И почти сразу участвует в величайшем сражении 2-й мировой войны - битве на Курской дуге, на самом напряжённом её участке - под Прохоровкой. События этих незабываемых дней оставили особый след в душе и памяти молодого офицера благодаря эпизоду, который мог быть последним в его жизни, но окончился счастливо. Во время сражения комсорг танкового полка, как ему и было положено, находился в одном из передовых танков. Командиром танка был Дмитрий Крикавлюк, механиком-водителем - Михаил Хивенцев. Во время боя танк был подбит и загорелся. Дмитрий и Яков были контужены взрывом ударившегося о броню танка вражеского снаряда. В любую секунду мог произойти взрыв боеприпасов танка. В этих условиях Михаил Хивенцев проявил не только сноровку, но мужество и чувство дружеского долга. Он умело открыл нижний люк и не поспешил скорей спастись сам, а вытащил буквально за ноги весь экипаж танка. Те самые Три еврея - три танкиста. Яков - слева.
Эти «три танкиста, три весёлых друга» так и прошли затем вместе весь путь до победы. Боевую песню друзья наедине друг с другом пели по-своему: «Три еврея, три весёлых друга...»: это своё общее «качество» они и сами «обнаружили» не сразу: в тех судьбоносных сражениях чаще произносили призыв Ильи Эренбурга: «Убей немца!», чем выясняли национальности друзей по оружию - этим методично занимались «особисты».
Вместе друзья прошли, точнее - проехали в танках боевой путь 1-го Белорусского фронта через Гомель, Пинск. Участвовали в большом и тяжёлом сражении под польским городом Томашувым, за отличие в котором полку было присвоено имя этого города, а командиру полка В. А. Галкину - звание Героя Советского Союза. Комсорг полка тогда получил орден Красной звезды., его упомянутые друзья - ордена Красного знамени. Вообще, политработников и повышали, и награждали на фронте, как правило, скупо, тем более - если он с «пунктиком». Хотя и воевал комсорг на равных, и ранение ещё одно получил. Были, конечно, и две медали «За боевые заслуги», и другие награды. Тем не менее, ещё один орден - Отечественной войны Яков получил за участие в штурме тюрьмы немецкого города Бранденбурга, в которой, по данным командования, фашисты держали Эрнста Тельмана. После мощного штурма тюрьму взяли с большими потерями. Оказалось, что гестаповцы успели расправиться с легендарным антифашистом. С матерью и тётей
Ещё до Бранденбурга была операция на Одере, затем с боями прошли южнее Берлина. Успеху боевых действий полка в большой степени способствовал здоровый климат в отношениях командиров между собой и к подчинённым. И командир полка, и замполит во всём поддерживали еврея - комсорга полка в его непростой, разнообразной работе с молодёжью, требовавшей и внимательности, и решительности. С большим уважением все, включая командира, относились к заместителю командира полка по технической части подполковнику Давиду Эберзину. Было и ещё немало единоверцев Якова, например - отважный боевой офицер, командир роты капитан Ефим Фельдман.
Победу праздновали в германском городке Ратенове, причём узнали о капитуляции Германии ещё до официального объявления - и здесь был свой «блат»: в полку служил сын генерала Белова, связавшийся с Берлином.
После победы полк передислоцировали в Азербайджан: сначала в Нахичевань, затем - в Кировобад. Яков Липовецкий служил замполитом роты управления 31-й механизированной дивизии, затем - помощником начальника политотдела дивизии. Разыскал мать, к этому времени находившуюся в Ульяновской области, и перевёз её к себе. В 1949 году, приехав в Баку и навестив командира полка, познакомился с его сестрой, преподавателем истории. Женился. Параллельно со службой заочно учился в Бакинском командном училище и окончил его в 1957 году.
В 1960 году, демобилизовавшись, Яков с семьёй обосновался в Баку. Стал работать в школе военруком и преподавателем труда. Поступил в Бакинский университет и после окончания с отличием в 1968 году его заочного отделения преподавал в той же школе историю и географию. Почти три десятилетия посвятил фронтовик детям. За это время его старший сын стал инженером-строителем, сейчас он работает в Москве.
К сожалению, в 1990 году от тяжёлой болезни скончалась в Баку жена. В 1994 году Яков Липовецкий с младшим сыном, его женой, двумя внуками и внучкой репатриировались в Израиль. Живут в Бней- Браке. Сын работает на крупном авиационном предприятии. Невестка - медсестрой поликлиники. Два внука служат в ЦАХАЛе, причём старший - сверхсрочно, в элитной части. Внучка тоже отслужила в армии, сейчас с мужем - в Канаде, уже успела родить деду правнука.
Сам Яков никогда не мог и не может быть в стороне от людей, от общественной жизни. Возглавляя отделение в Бней- Браке Союза ветеранов 2-й мировой войны - борцов против нацизма, Яков в то же время ведёт большую работу в масштабах страны, как член Центрального совета Союза ветеранов Израиля.
Отделение Бней- Брака в нынешнем году отмечает свой юбилей: 35 лет назад, в 1972 году, фронтовик, капитан, ленинградец Исак Шенкер собрал 27 ветеранов в Бней- Браке и создал группу «Солдатское братство», за пять лет до создания Союза ветеранов Израиля. В коротком очерке невозможно рассказать ни всей истории ветеранского союза города, ни тем более о всех активистах и администрации города, помогавших и помогающих ныне в его деятельности. Яков с благодарностью упоминает тех, кто возглавлял отделение Союза в период Большой алии 90-х годов и кого он застал по приезде. Давид Аронек отличался своей активностью. Автор книги о войне. Живёт в Ришон ле-Ционе. Александр Авербах и поныне ведёт фотоальбом Союза. Яков Гольдрайх переехал ближе к родственникам в Ашдод. С 1995 года отделение Союза ветеранов в Бней- Браке бессменно возглавляет Яков Липовецкий. На митинге - рядом с легендарным генералом Романом Ягелем
Ныне в отделении - свыше 120 членов Союза, не только ветеранов войны: в небольшом городе Яков объединил в своём отделении ещё и инвалидов войны, узников гетто, блокадников, тружеников тыла, вдов и членов семей, ветеранов Советской армии послевоенных лет. Естественно, возраст ветеранов войны - за 80 лет, многие из них уже стеснены в своей активности. В работе Яков опирается на относительно молодое пополнение. А работа эта многогранна и разнообразна, начиная от экскурсий и кончая помощью мэрии в работе с русскоязычной молодёжью.
Но и мэрия оказывает отделению Союза большую помощь. Нынешний мэр Бней-Брака рав Исакар Френкелькаль, возглавляющий город три года, лично встречается с руководителями отделения, приглашает их к себе, в том числе в праздничные и памятные дни, идёт навстречу их просьбам. Недаром ему вручена памятная почётная грамота Союза ветеранов Израиля.
Большую помощь отделению в Бней-Браке оказывает социальный отдел ирии города. С искренней благодарностью говорит Яков о заместителе начальника отдела Вере Сегал, о инспекторе отдела и руководителе клуба пенсионеров и ветеранов Фриме Вандергорн. В свою очередь, Союз ветеранов постоянно оказывает помощь инспектору по работе с русскоязычной молодёжью ирии Юле и часто сам является инициатором встреч ветеранов с русскоязычными учащимися. Встречи обычно посвящены тем или иным датам и воспоминаниям самих членов Союза.
В планах работы отделения Союза - встречи, торжественные и дружеские, к тем или иным праздникам и датам, экскурсии по Израилю, отдых в гостиницах у Мёртвого моря, а для инвалидов - недельное и двухнедельное лечение. Доклады, лекции. Отмечаются юбилеи членов Союза. По печальным поводам посещаются родственники усопших и места захоронения.
Во главе всей этой работы - пожилой, но бодрый, активный и очень добрый человек, бывший боевой офицер-танкист капитан Яков Липовецкий. Рождённый в еврейском местечке, он и в своём почтенном возрасте делает очень многое для своего народа. Поздравляя Якова Липовецкого и возглавляемое им отделение Союза ветеранов с их славными юбилеями, от всей души желаем Якову и его друзьям счастливого благополучия и долголетия.

Михаил Ринский

(972) (0)3-6161361 (972) (0)54-5529955
rinmik@gmail.com
mikhael_33@012.net.il

ВСЮ ЖИЗНЬ - ЛЮДЯМ И О ЛЮДЯХ (Борис Перников)

Михаил Ринский
ВСЮ ЖИЗНЬ - ЛЮДЯМ И О ЛЮДЯХ

Кумир журналиста и писателя Бориса Перникова -Эрнест Хемингуэй, портрет которого украшал его кабинет в Минске и, привезённый в Израиль, ныне над его столом в Петах - Тикве. Образец настоящего человека для председателя Комитета ветеранов и инвалидов войны с нацизмом города Петах-Тиквы Бориса Перникова - его старший товарищ по Союзу инвалидов Авраам Коэн, о котором он написал книгу. Пример для подражания у председателя городского отделения Белорусского землячества Бориса Перникова - создатель Союза ветеранов, отец председателя Землячества, подполковник Наум Альшанский, о котором он тоже писал неоднократно. Но главное - то, что сам герой нашего очерка - достойный пример для его современников и преемников.

Начало 1920-х годов. Только недавно заключён Брестский договор. Ещё не утихли страсти гражданской войны. Но уже всколыхнулось еврейское местечко. Ещё в Первую мировую начался отток жителей из прифронтовых мест, а после гражданской, когда провозгласили Новую экономическую политику - НЭП, - многие евреи из полуголодных белорусских местечек устремились в города.
Мордухай Перников ещё до Первой мировой работал на спиртзаводе у помещика. Физически сильный еврей ни в чём не уступал работягам. В годы голода и эпидемий после гражданской потерявший жену, Мордухай остался в своём местечке Червень, что километрах в сорока от Минска, с тремя сыновьями и дочерью на руках. Без мужа осталась, с двумя дочерьми, и Рахиль Ривкинд из близлежащего городка Березино. Судьба их свела. Поначалу попытался Мордухай в Минске зарабатывать на хлеб, стал было извозчиком. Но со временем всё-таки осели в Березине, где Мордухай работал технологом на государственном спиртзаводе. Рахиль подрабатывала шитьём. В 1925 году в их сводной семье родился сын Борис.
Жили небогато. Рахиль старалась соблюдать в доме еврейские традиции. Говорили родители и старшие дети на идише. Отмечали еврейские праздники. Рахиль вкусно готовила к праздникам традиционные еврейские блюда. Сама она очень красиво пела на идише. Борис помнит и дедушку - клейзмера, учившего внука играть на скрипке.
В конце 30-х годов, когда везде и всюду мерещились враги, попытались и Мордухаю «пришить» дело - приписать чужую вину за аварию на заводе. Обошлось, но с завода отцу пришлось уйти и устроиться на фабрику дрожжей, недалеко от Червеня. Домой приезжал раз в неделю.
В то же время, жизнь и советская школа брали своё. Борис всё больше времени проводил среди друзей и стал к окончанию школы комсомольским вожаком. Как раз в мае 1941-го Борис получил аттестат и в июне приехал к старшему брату Лёве в Минск - подавать документы в университет, на журналистское отделение. Начавшаяся война заставила срочно вернуться в Березино. Полная неразбериха первых дней войны; быстрое приближение врага; действия немецких диверсантов в тылу; бегство советских и партийных органов... Всё это воочию наблюдал и пережил 16-летний юноша, пытавшийся даже, как его учили, «получив указание» и назначение, быть полезным. Для этого даже до Могилёва добрался на попутной машине. Сам был свидетелем, как военные останавливали и проверяли машины, вылавливая вражеских диверсантов, и подозреваемых расстреливали на месте. Доехал до обкома комсомола, но обращаться уже было не к кому.
По счастью, Борису удалось встретить отца и мать. Мордухай, человек уже пожилой, надеясь на «добродушие» немцев, памятное ему с 1-й мировой, решил остаться дома, в Березине. Он довёз Рахиль до Белынич, где они и встретили сына. Больше Борис отца не видел: Мордухай вернулся - и, конечно, был, вместе с другими евреями зверски убит в Березине. Рахиль с Борисом одним из последних поездов эвакуировались в Тамбовскую область, а затем в Узбекистан. В городе Ленинске Борис начал работать ткачом на фабрике, получая вместо зарплаты по пять метров шёлка в неделю.
Но вскоре пришедшего в военкомат добровольца направили в Наманган, в Харьковское пехотное училище. И вот, наконец, Борис Перников - в 20-й парашютно-десантной бригаде, дислоцированной в городе Дмитрове, под Москвой. Готовятся к параду на Красной площади, но неожиданно следует приказ - отправляют на фронт. Когда эшелоны были уже на пути в Мурманск для дальнейшей переправки морем в помощь союзникам, затягивающим открытие второго фронта, те всё-таки 6 июня 1944 года переправляются через Ламанш, и 20-ю парашютно-десантную бригаду «поворачивают» на Карельский фронт. Ещё не вступив в бой, несли потери: финны в тылу наших войск захватывали «языков», использовали снайперов-«кукушек». Наконец, после двухчасовой «обработки» позиций врага, пошли в мощное наступление, с ходу форсировав реку Свирь. Захват огромных складов, городов противника. Кровавые потери и грандиозные пиры. 3 июля 1944 года, в день рождения Бориса, передают: освобождён его родной Минск. Радуясь этому, Борис ещё не знает, что гитлеровцы убили его отца и сестру, повесили брата Якова. Погибло и много других родных и близких. За время оккупации в Белоруссии погибли почти все евреи и каждый четвёртый житель республики.

А всего через пять дней после двойной даты Борис Перников получил тяжёлое ранение – подорвался на мине. Четыре дня лежали сотни раненых в лесу, прежде чем переправили на баржах через Ладогу. Затем госпиталь в Тихвине, потом длительное лечение в Кировской области. Предложили остаться секретарём райкома комсомола - отказался: тянет домой, в Минск, в родное Березино: скорей бы узнать, что с отцом, с родными. И вот, ещё на костылях, через Москву - домой. Нашёл маму. Только маму.
Рана ещё болела, гноилась. Но надо было жить. Решил сдавать в юридический институт: фронтовики - вне конкурса. Сдал и поступил, но товарищ переманил - перешёл в физкультурный, с «освобождением от практических занятий до полного выздоровления». Но, найдя мать, пошёл работать в стройконтору МВД - предоставили какую-никакую «жилплощадь» в разрушенном здании бывшего Еврейского театра. Здесь же, во дворе, был лагерь немецких военнопленных, с которыми Борис, положив парабеллум в карман, выезжал на лесозаготовки. Можно представить чувства, которые в то время питал к фашистам еврей Перников, но - что поделаешь: в разрушенном Минске больше негде было получить крышу над головой.
Ещё в эвакуации Перниковы жили рядом с семьёй одноклассницы Бориса Неллы, и уже в Минске Борис с Неллой сблизились, сыграли свадьбу и затем прожили вместе свыше 40 лет. В 1947 году у них родилась первая дочь Рита.
Учёбу Борис продолжил на вечернем отделении Политехнического института. Но тяга к перу ещё с довоенных времён всё-таки взяла своё: Борис поступил в университет на факультет журналистики, подрабатывая к стипендии корректорским трудом. Пятилетний срок учёбы Перников закончил за четыре года, сдав экстерном за третий курс, и был направлен в Кировск Бобруйской области сразу на должность редактора районной газеты.
В республиканском ЦК пообещали перевести Бориса в Минск через год-два, но два года растянулись на двадцать. После скромного Кировска с убогим типографским оборудованием был несколько лет редактором в Любани. За эти годы, в 1953 году, семья приросла ещё одной дочерью Леной. Потом в Солигорске работал редактором объединённой межрайонной газеты (на четыре района). Затем - бывший областной, а потом - райцентр Молодечно на бывшей польской земле, где снова - единая газета на город и район. Многое пережил за эти годы: то претензии влиятельных лиц, то посерьёзнее - подозрения в сионизме, то прямые намёки путём подчёркивания отчества Мордухович... Автору этого очерка , по отчеству - Мордковичу, подобное очень хорошо знакомо: тоже подчёркивали... Как и Бориса, «в обиходе» величали Марковичем. Как к специалистам и людям, к обоим относились хорошо. Но рост придерживали те, кому это было положено по штату...
Только через двадцать лет работы в районной печати Борису Перникову предложили пост заместителя редактора «Miнскай прауды» на белорусском языке. Это уже был серьёзный номенклатурный пост в партийной иерархии республики. И очень ответственный. Требования были здесь несравненно выше и с политической, и с творческой точек зрения. Не раз приходилось обращаться к наставлениям своего кумира Эрнеста Хемингуэя: «Колонка в газете - ежеутренний заменитель бессмертия». Конечно, в условиях работы Бориса трудно было следовать столь высоким канонам. Зато постоянно приходилось помнить другую заповедь : «Человеку нужно два года, чтобы научиться говорить, и пятьдесят лет - чтобы научиться молчать». Особенно приходилось наступать себе на горло, когда в стране шёл разгул дел «космополитов», «врачей»...
За годы работы в журналистике у Бориса было немало встреч с интереснейшими людьми. К примеру с легендарным Кириллом Орловским. Герой войны в Испании, Орловский в годы войны был одним из видных руководителей партизанской борьбы. Подорвался на мине, и ему пришлось ампутировать руки: одну - до предплечья, другая осталась без кисти. Причём руку пилили пилой, весь наркоз - стакан спирта. Этот мужественный, волевой человек возглавил после войны мощное передовое хозяйство, построив многое для колхоза руками пленных немцев. Герой соцтруда и депутат Верховного совета страны, Орловский не боялся и мог в открытую ругать в республике кого угодно, напрямую выходя на Москву, если что-нибудь нужно было «пробить» для его колхоза «Рассвет».
Другая выдающаяся личность - директор передового совхоза «Любань» Вилейского района Евгений Миронович, Герой Соцтруда. Когда его выбирали в Верховный совет СССР, он в анкете написал: «Миронович Евгений Фёдорович, русский, выходец из бедной еврейской семьи. Отец Финкельштейн - еврей. Брат Финкельштейн - еврей». Биография его оригинальна. В войну Финкельштейн, командир партизанского отряда, потерявший всю семью, был особо беспощаден к фашистам, которые за его голову назначили цену 25 тысяч рейхсмарок. Финкельштейн и его русский друг в отряде Миронович дали клятву: если один погибает, другой продолжает жить под его фамилией. Так и произошло. Так и приняла избирательная комиссия такую анкету. Приняли и ЦК, и Совмин, из уважения к подвигу героя - партизана. Подготовленные Борисом Перниковым «Записки партизанского командира» Мироновича печатался в шести номерах газеты «Мiнска прауда», а затем был издан отдельной книгой. В тех условиях это было смелым шагом Перникова и как журналиста, и тем более как редактора.
Многолетняя дружба связывала Бориса с известным литовским журналистом Антанасом Марцинкявичюсом. Партизан-командир Миронович рассказывал Перникову, что многие полицейские гарнизоны оккупантов в дни войны были укомплектованы литовцами, одними из самых активных в репрессиях. Марцинкявичюс до конца жизни оставался другом еврейского народа. Уже в Израиле Борис Перников опубликовал в «Новостях недели» статью Марцинкявичюса, напечатанную в Литве, где он выступает против реабилитации Ландсбергисом 20 тысяч литовских эсэсовцев и приводит ужасную сцену массового убийства евреев литовскими фашистами, свидетелем которой был отец Марцинкявичюса.
Многое может рассказать, и многое уже рассказал Борис Перников о своих сорока годах в белорусской журналистике. Всё изменилось в конце 80-х годов, когда из-за совершенно неожиданной и неоправданной жалобы Борис не счёл возможным для себя оставаться в редакции и перевёлся на должность референта Министра культуры Белоруссии, которым тогда был его однокурсник по университету Юрий Михневич. Вскоре, в 1990 году, дочь Лена с мужем и двумя детьми уехали в США, к ним позднее - и бывшая жена Нелла. В 1991 году в Израиль репатриировалась с семьёй и старшая дочь Рита. В Минске Борис остался один, без близких, но с многочисленными друзьями. Конечно, противоречивых мыслей было немало. Лена звала в США и даже начала оформлять вызов отцу. Но всё изменилось, когда врачи поставили Борису диагноз серьёзной болезни. Понимая положение Бориса, друзья - сослуживцы помогли ему в кратчайший срок оформить документы для выезда на ПМЖ в Израиль. Здесь сначала усомнились в диагнозе, но затем операцию сделали. И вот Борис Перников уже 15-й год в нашей стране. Как говорится - «не сглазить».
Все эти годы активная жизнь Бориса, насыщенная до предела, не даёт ему времени для серьёзного занятия своим здоровьем, несмотря на немолодой возраст. Да он и сам не даёт себе скучать: не успел обосноваться в Петах - Тикве и придти в себя после болезни, как создал и возглавил городское объединение выходцев из Белоруссии. Тепло отзывается Борис о Председателе Всеизраильского Объединения Михаиле Альшанском, объединяющем работу 33-х территориальных Комитетов Белорусского землячества. Говоря о Михаиле, Борис с большим уважением вспоминает его отца, подполковника Наума Альшанского, фронтовика, отважного борца за свободу эмиграции евреев в свою страну, одного из создателей Всеизраильского Союза ветеранов войны.
Ежегодные встречи землячества в лесу Бен-Шемен - настоящий «смотр боевых сил» и праздник, на который съезжается со всей страны по несколько тысяч человек. Приезжают министры и депутаты Кнессета. Приезжают и Послы Республики Беларусь. Борис не раз принимал послов в Петах-Тикве, был и у них в гостях.
В 2007 году «белорусы» Петах-Тиквы участвовали в ежегодной лесной встрече без своего председателя: в этот день, 8 апреля, Израиль прощался с Председателем Союза воинов и партизан - инвалидов войны с нацизмом Авраамом Коэном. И Борис Перников обязан был не только по долгу, но по зову собственного сердца отдать должное этому человеку.

Но вернёмся к первым месяцам пребывания Бориса в стране. Пройдя комиссию и получив инвалидность по фронтовому ранению и пенсию инвалида, он стал членом Союза воинов и партизан - инвалидов войны с нацизмом и был избран в Комитет Петах - Тиквы. После кончины активного председателя Михаила Ройтмана Борис Перников возглавил и этот городской Комитет и стал членом ЦК Союза инвалидов. Бориса, как журналиста и писателя, настолько увлекла личность Авраама Коэна, что он решил, собрав воспоминания Коэна и с трудом уговорив его дать интервью, дополнив воспоминания и впечатления собственные, выпустить книгу, посвящённую этому неутомимому борцу во благо людей. Возраст и состояние здоровья героя книги заставляло автора торопиться, и интуиция, к сожалению, оказалась права: книга «Страницы жизни» вышла за две недели до кончины Авраама.
Эта книга - часть того многого, что успел сделать в Израиле журналист и писатель. Продолжив профессиональную свою работу в Петах-Тикве, Борис выпускал небольшие газеты «Вестник Дома Оле», «Надежда Петах-Тиквы», писал статьи в центральные русскоязычные газеты. А потом перешёл к книгам. Два сборника «На войне как на войне», изданные Борисом в 2002 и 2006 годах, содержат рассказы - воспоминания десятков бывших фронтовиков - инвалидов войны, в том числе Авраама Коэна, Михаила Ройтмана и самого Бориса Перникова. Книги, красиво оформленные, с большим количеством иллюстраций - отличный вклад в дело увековечения подвигов воинов - евреев в годы войны с нацизмом.
«Однажды я был», изданная в2003 году, - книга воспоминаний Бориса Перникова о различных периодах и эпизодах его нелёгкой, но интересной жизни. Очень красивое название,. Неясно только, почему «был». Он и сейчас активен, осуществляя своё желание, как он пишет в этой книге, «закат превратить в восход». В книге - много отличных фотографий, как назвал Борис - фотолетопись, начиная с семейных и кончая фото встреч с высокими государственными деятелями, послами...
В 2004 году Борис Перников выпускает следующую книгу - «Мои песочные часы». В ней - очерки, скорей даже рассказы, зарисовки с натуры художника с острым, наблюдательным глазом. Как бы её продолжение - вышедший в 2005 году сборник «Блуждающая душа», в которой автор, по его словам, продолжает « искать какую-то истину, загадки человеческого существа».
Итак, в год - по книге. Если учесть большую общественную работу автора и, конечно, его возраст, - можно сказать, что это - достойный жизненный апофеоз. Но - не финал: у писателя Перникова ещё немало творческих замыслов. Борис может в полной мере испытывать жизненное удовлетворение. У деда выросли и состоялись четыре внука, по два в США и в Израиле. Конечно, каждому хотелось бы , чтобы близкие были рядом. Но так уж разбросала история людей на стыке тысячелетий, и отнюдь не только наш народ.
Творческие успехи писателя Бориса Перникова - это несомненно и победа его духа, если учесть физическое состояние его, израненного войной и пережившего не один медицинский катаклизм. А как писал его кумир Эрнест Хемингуэй, «тот, кто выигрывает войну, никогда не перестанет воевать». Так что - новых побед Вам, а для этого - доброго здоровья, дорогой Борис.

Михаил Ринский 03-6161361 о545-529955